В конце января он возвращался домой. В тамбуре было серо от мороза и дыма. Он
считал, как распределит заработанные за два месяца деньги: половина уйдет на
долги, остальное он отдаст соседу за старенькую праворульную «короллу», и того
не хватит, рассчитаться получится к лету. Надо было платить за съемную квартиру,
жена могла бы перейти к своим пока его нет, но она жалела квартиры в центре.
Мать жаловалась на старый шифер и щели в окнах. Много он уже издержал на подарки
сахалярке Ольге, делившей с ним приполярные ночи. Нельзя не позвать друзей
пировать, хотя почти все придут не оттого, что он приехал с северов, а затем,
что нальют. С «короллой» никак не выходило.
В вагоне было тепло. Он достал растворимой лапши, сходил к титану. Поезд
тряхнуло, и немного кипятка попало на руки. Он отнес дымящийся контейнер на
стол, подождал пока лапша набухнет, поел. В окошке неслись колючие снега,
казалось, что поезд то приподнимается не высоко над землей, то снова становится
на рельсы. В вагоне пахло приправой от лапши, а выходящие из тамбура люди
вносили на себе запах курева.
Соседи спали. На короткой станции зашел мужик, занял верхнюю полку. От скуки он
начал расспрашивать мужика, что за город и зачем мужик едет. Тот сказал про
город и про то, что он тюремный конвоир, едет в командировку.
- Собачья работа, - зачем-то сказал он на конвоира. Разговор оборвался.
Он подумал, что и его работа собачья и не осталось уже на земле работы
человеческой для людей. Еще вчера его кости стыли на сорокаградусном морозе.
Однако север казался ему проще, чище. Домой он ехал без радости. Жена сделала от
него аборт, и предстоял разговор об этом. Хотя что говорит он не знал. Голос
жены в телефоне отрезал: «Рано еще, и я не нагулялась, и тебя вечно дома нет».
Ему грустно стало по сахалярке, гладкокожей, молчаливой. Хотя она могла уже от
другого принимать подарки. Нет, не могла, там все проще, лучше. Он вспомнил, что
два месяца назад также думал о доме и не хотел на север. Собачья работа.
На другой день друг за другом пошли станции. Одни и те же старушки продавали
курицу с картошкой, пирожки-беляши. Найти бы ту, у которой он в прошлый раз
купил два с капустой. Капуста оказалась стухшей и воняла ацетоном. Пирожки
пришлось выкинуть.
Вечером за окном мелькали безымянные городки. В желтых комнатах сидели и не
знали как сиротливо в проносящемся под их окнами поезде. От чужого уюта
защемило. Он пошел в тамбур курить. Окна оттаяли. Он поджег сигарету и всеми
легкими вдохнул приевшийся за время пути дым. Город остался позади. За поездом
бежала большая звезда, будто прося о помощи. Он вернулся в вагон, достал бутылку
водки, потихоньку выпил половину и уснул.
