Чудный июльский денек был в самом разгаре, когда в знаменитом историческом
городишке Н. кучка сытых и веселых мужичков пенсионного возраста собралась за
столиком небольшого местного кабака под названием "У крепости". Из окна
открывалась панорама на рыночный лоток, с представленной на нем широкой гаммой
огородных культур: и ароматный сельдерейчик, и плотные клубочки белокочанной
капустки, и рыжеватые пучки хрустящей морковки, и даже экзотические привозные
фрукты, вроде ананасов. Короче говоря, все то, что Крепостью ничуть не пахло, и
кроме того в послеобеденно настроенных мужичках особенного любопытсва не
вызывало.
Довольные жизнью и представившейся возможностью вволю побездельничать мужички
сидели, обставившись крупногабаритными кружками, наполненными до краев пенящимся
освежающим пивком. Разговор шел о том и о сем, а если уточнить, так прямо о чем
попало. Но почему-то по большей части их рассуждения касались дамского пола.
- Друзья-приятели, смею доложить вам, что в отношении женщин я ох как хитер!
Иной раз такую сыщу, что, казалось бы, сам черт ногу сломит. Повстречал я
однажды этакую даму. Уж вид какой открывался, не то слово - что спереди, что
сзади, что по бокам - диву даешься, да и только! И прекрасна, и начитанна, и в
одежде неиссякающая элегантность, и голос певучий, и походка модельная, что,
ей-богу, не баба, а настоящая Синьора европейская. А уж гордая - не то слово!
Держись, не подступись! - смачно запивая, заявил Колотушкин. То был весьма
уважаемый местным населением офицер в отставке, обладающий по наследственному
праву несколько прищипленным, но довольно размашистым носом, редкопородистым
тройным подбородком и юркими черными глазенками. Его коротенькие и слегка
растопыренные пальчики время от времени то отпускали, то вновь пытылись
обхватить пивную кружку, что, впрочем, ему не всегда удавалось, но он не
сдавался, продолжая свою попытку с необыкновенным азартом.
- Да ладно тебе, старина! Мы ведь тебя знаем! Ты хитер и в отношении брехни не
меньше, чем с женщинами! - сурово заявил Дрытченко, худощавый седеющий блондин
высоченного роста , проработавший всю жизнь на почетной должности
почтальона-разносчика. Вид у него был несколько изможденный, а бледно-желтое,
будто подсохшее с годами лицо имело черты, имеющие в себе характер некоторой
выветренности, что, скорее всего, объясняется вынужденным и частым пребыванием
на свежем воздухе.
- Это ты мне такое городишь? Это я-то брехун? - вскипел Колотушкин, способствуя
тем самым покраснению трехэтажного подбородка, но в тот же момент остепенившись,
продолжил, - Вот, ей-богу, что не вру! Даже имя у нее было особенное, так
сказать, романтическое: Феодора...
- Так это же тезка нашего Федьки Белоушкова! - снова перебил Дрытченко.
- Ага, а может, Федька ей еще и родственником приходится, раз такое совпадение
имён приключилось? - вмешался Гайгаков, единственный в группе до сих пор
работающий пенсионер, что всё никак не мог смириться с мыслью о необходимости
покинуть любимую работу. А был он трактористом. С загорелым лицом, поджарый,
курносый, ему во всех жизненных обстоятельствах удавалось найти именно то, что
нужно, будь то самый оригинальный угол для сплевывания или самая нелепая шутка.
И то, и другое он осуществлял без особого благородства, но неизменно "в точку",
за что его все и уважали.
- Не перебивайте, когда сказать ничего толкового не можете, - неожиданно
выступил в защиту Колотушкина тщедушный и меланхоличный Ползунов с лысинкой. Из
всей честной компании он был самый молодой пенсионер, потому что когда-то
довелось ему отслужить на севере лет с десяток. Наверное, тем самым и
объяснялась его нарочитая холодность в обращении с окружающими. Он частенько
бурчал по пустякам, иногда при этом весьма демонстративно пришмыгивая ноздрями и
сосредоточенно прищуриваясь попеременно то одним, то другим глазом: - Так что
там с этой, с Феодорой?
Убедившись, что наконец внимание приятелей снова приняло единственное верное
направление, а именно, обратившись всецелостно к его собственной персоне,
Колотушкин продолжил:
- Так вот. Феодора была женщина непростая, неприступная и неотразимая, как
закрытые для плебеев ворота в императорский дворец. Но ведь я не плебей, а это
значит, что ни одни ворота помехой мне быть не могут! Разогнался, приударил и
прорвал! Так ведь и как прорвал, это вам не в жмурки с простачками сыграть! От
моего напора гордая Феодора, как говорится, так и растаяла вся, словно легонькая
снежиночка, что кружит себе в зимнем вальсе, погруженная в мечты о загадочном
своем полете, но вдруг нечаянно по весне возьмет себе вдруг да и свалится
прямиком в лужу. И там и растает....
Все дружно расхохотались, да так громко, что наполовину опорожненные кружки
ходуном заходили по столу, звонко бренча и расплескивая по скатерти светло-бурые
брызги. Колотушкин хихикал, кичливо потрясывая всем составом своего сборного
подбородка. Ползунов же смеялся совершенно беззвучно, но судя по широко
раскрытому рту, прищуренным глазкам и кулакам, подпирающим то и дело рискующие
съехать набок щеки, веселился он пуще всех. Дрытченко смеялся на удивление
пискляво, прикрыв глаза и размеренно покачивая в такт ушными раковинами.
Гайгаков смачно ржал, до того скрючившись, что кончик носа, если был бы чуть
потверже, без труда отстукивал бы по столу ритм марша.
- Как же тебе это удалось, друг? Хоть и нас научи! - с нескрываемым любопытством
поинтересовался Ползунов.
- Чего ж тут не понять. Просто-напросто надо стать лужей, и дело в шляпе! -
успел-таки вставить своё слово Гайгаков.
И дружный хохот разразился снова.
-И что бы вы думали, не так уж далек наш приятель от истины, - вдруг приняв
пресерьезный вид, проговорил Колотушкин, - с дамами, оно так и есть. Вполне
достаточно лужей быть, чтобы их за нос поводить. Важно только, чтобы эта лужа
была не простая, а этакая, с хитрецой, понимаешь ли. С некоторым умом, так
сказать. Вот, например, я...
- Тоже мне, умный нашелся, - перебил его заядлый критик Дрытченко.
- "С некоторым умом"- это вовсе не означает, что мудреностью обладать надо. Ведь
женщины, по сути своей, далеко не так умны, как умеют показаться. Их думающие
органы вовсе не так четко в них устроены, не так сбалансированы и не так
функциональны, как наши с вами. Возьмем такой пример. Если я вам предложу
вспомнить "самую известную женщину в мире", так кто в этом случае сразу же в
голову приходит? Конечно же, актриса какая-нибудь. Или, в крайнем случае,
певица. А скажи я вам "самый знаменитый мужчина"... и ответы здесь могут быть
самые разные. Мы с вами, дорогие мои, не кто-нибудь, а именно мы с вами
становимся известными политическими лидерами, генералами, космонавтами, поэтами,
писателями, художниками. Да хоть пророков с патриархами возьмите - и те нашей с
вами породы! Вот я к чему говорю. Мы - сила! За нами будущее всех, и бабье
будущее в том числе. А ведь они это понимают. Они же осознают эту свою
неполноценность, осознают, что они без нас ничто, один пшик, так сказать. И в
глубине души преклоняются перед нашим натуральным превосходством, восхищаюся
нами, боготворят нас. Только не все женщины имеют тенденцию в этом признаться. И
в том вся разница их к нам отношения. Вот если какая из них носом крутит, личико
в сторону воротит... Этакая кажется только неприступной, а присмотреться,
нет-нет и оглянется, заинтересуется тобой. И понимаешь тогда, что вертлявость
эта вся была проявлена для видимости, из одного лишь кокетства. Натура у них
такая. Все они на один манер. И по большому счету, все они - дуры!
Друзья одобрительно загалдели, а Гайгаков с Ползуновым ещё и в ладоши захлопали.
- Это ты, брат, правильно заметил. Тут и я соглашусь, - добавил Дрытченко, - всю
жизнь свою в этом убеждался. Вот, бывало, иду по улице, письма разношу, так ни
одна не поздоровается. А как письмо ожидать начнут, или газетку какую выпишут,
так сразу и "родной", и "дорогой", а когда и "любимый". Истеричные они, эти
бабы. Лицемерные. Непостоянные.
- Это ты в одном только нашем Н. таких видел. А я вам скажу, что по всей земле
они такие. - Вставил Ползунов. - Все одинаковые, как на подбор. Вот, на севере,
что вы думаете, там разве иначе? Ничего подобного! Все та же малина. Недалекие.
Сумасбродные. Никудышные. Приживалки.
- Искренне подтверждаю вашу правоту. Хочу еще добавить, что они вообще для
повсеместного развития планеты негодны, и, быть может, даже и вредоносны, -
заявил тракторист Гайгаков, - одного только хлеба за год сколько поедают, а
пахать кому приходится, как не нам, мужикам!? Так что я смело могу сказать: нам
бабы вообще не только не нужны, но частенько даже и мешаются!
После такого веского и неоспоримого заключения, приятели подняли тост "За нас и
за здоровье наше". Этот разговор подлил бодрящего настроения. Чувство
собственного превосходства - вещь серьёзная, и жить помогает.
Пива в кружках почти не осталось, а понравившаяся всем тема была исчерпана.
Жирная муха вульгарно влетела в кабак и с удивительной наглостью начала кружить
над столом.
У видневшегося из окна овощного лотка собралась небольшая очередь. В котомки,
сумки и целлофановые пакеты женщины торопливо закладывали овощи, выставляя их
поочередно на весы, весело переглядывались и, непринуждённо болтая между собой
на своём особом, несбалансированном, женском диалекте, время от времени
оглядывались в сторону кабака, но лишь украдкой, совсем незаметно, чтобы не дай
Бог не потревожить, не отвлечь от культурной беседы своих дорогих мужчин.
Пусть себе отдохнут на здоровье. В конце концов, именно они, а не кто-нибудь
другой, становятся известными политическими лидерами, генералами, космонавтами,
поэтами, писателями, художниками. Или вовсе никем не становятся.
Вот только женщины не задумываются над этим... Может быть, потому, что они любят
своих мужей такими, какие есть. Ведь на то они и женщины. Да и некогда им: к
ужину готовиться пора. А время, как та жирная муха,- так пролетит, что и не
заметишь!
