Мой дом омывался четырьмя ветрами и двумя закатами ежедневно. За ночь в нём
кисло молоко, волосы начинали кудрявиться, а часы безудержно куда-то спешить. И
всё это потому, что дом стоял на самом углу улицы, и огибался перекрестьем
дорог, ветвящихся, словно старые деревья, и уходящих в неясную бесконечность
горизонта. Когда в город въезжали машины, дом хлопал ставнями, как курица
глазами; казалось, он запоминает каждого нового гостя. За отъездом людей он
наблюдал расшторенным немигающим взглядом, чуть обнажающим его внутреннюю суть.
В этом доме мне снились необычайные сны четырёх мастей, которые приносили разные
ветры. Бубновые сны повествовали о людях и их судьбах, разворачивая передо мной
карты чужих жизней. Сны масти пик навевали смятение, наполняя душу гнетущим
страхом; в них меня преследовали жуткие видения, я бегал от погони и пытался
обмануть собственную смерть. Трефовые сны говорили о деньгах. Погружаясь в
трефовый сон, я видел проклятые сокровища и присваивал себе неявные богатства.
Червовые или червонные сны дарили любовные приключения, о чем нетрудно
догадаться по знаку масти. Червонная королева имела свойство заплетать мои мысли
в косы, поэтому наутро я просыпался совершенно немой.
Вечер субботы пришёл ко мне не один. Обычно вечера приходили вместе с ветрами.
Гости яростно стучались в дверь, я открывал, и вечер садился ужинать за стол, а
ветер заносил в дом пыль, которая оседала на стенах снами и осыпалась на мою
голову ночью. При этом северный ветер, приносивший пиковые сны, навещал меня
лишь раз в неделю, а остальные три ветра поровну делили между собой шесть
оставшихся вечеров. Своих воздушных посетителей я узнавал по цвету залетавшей
внутрь пыли.
Вечер субботы пришёл не один, как и следовало ожидать, однако, я не смог
распознать, что за ветер преступил порог вместе с ним. Более того, мне
показалось, будто в открытую дверь вслед за вечером, закутанным в дождь, вошёл
не ветер, а Тишина. Тишина не сказала ни слова, не пошевелила ни единой
занавеской. Она просто села за стол, где было приготовлено два прибора – для
меня и для субботнего вечера. Я остался без места.
Прислушавшись и присмотревшись, я понял, что эта Тишина мне знакома. Как-то,
когда я путешествовал по Германии, я встретил её в глазах одной женщины. Так
может, женщина умерла, а Тишина пришла поведать мне об этом?
Я взял стул, чтобы присоединиться к гостям. Но в следующую минуту забили часы,
дом закашлял, по нему поплыл терпкий вишнёвый запах, а Тишина указала мне на
дверь, точнее, молча велела выйти вон. Очевидно, она водила какие-то интимные
шашни с субботним вечером, не предназначенные для человеческих глаз. Моему
возмущению не было предела! Хотя, попробуйте сами поспорить с Тишиной…
Я поднялся наверх, лёг в кровать и весьма резво заснул, стараясь убежать от
обиды. Я даже не успел подумать о том, что ветры не принесли мне сегодня ничего.
Сон мне приснился совершенно безмастный и как бы весьма реальный. В нём я
прогуливался по городу. Городок, в котором я жил и который сейчас видел во сне,
не отличался размахом, зато уютно и компактно прибавлял в возрасте, маня
средневековьем переулков и построек. Вроде, я исходил каждую его улочку. Но во
сне я забрёл в занятное место, где открыл для себя новый закоулок. Мне
запомнилось название: «Тупик Двух Закатов». Сюда выходили пошарпанные задники
домов; полосато змеились по спрятанным стенам пожарные лестницы. Какая-то девица
поманила меня и скрылась в глубине тупика. Я не хотел идти. Помедлил. Струсил.
И, кляня себя на чём свет стоит, проснулся.
II
Солнце вальяжно развалилось в облаках.
На столе «красовались» остатки вчерашнего пиршества. Какие-то крохи, лужи соуса
в тарелках, беспорядочно толпящиеся на салфетках приборы, запах пьяной вишни.
Гости даже не соизволили прикрыть за собой дверь: в щель бесстыдно заглядывала
улица. Я поругался на мёртвых языках, накинул куртку и решил пройтись. Крепкие
как ром замки послушно ощетинились по мановению ключа.
Считая про себя облака, я вдруг понял, что четко следую по маршруту своего сна.
Холщовая улица, аллея Фриды, улица Штайнбрюке… Любопытства ради я решил поискать
и Тупик Двух Закатов.
На мои вопросы прохожие упрямо пожимали вешалкой плеч. Лишь одна девушка
остановилась, внимательно посмотрела в мои глаза, заставив мой собственный
взгляд загустеть, и сказала:
- Пошли.
Я узнал в ней пригрезившуюся мне девицу. Сливочно-рыжие волосы, тонкие брови,
прыгающая походка червонной дамы.
- Правда, тебя там ждут не раньше вечера, - добавила она. – Но, я думаю, до
нашего прихода кто-нибудь подсуетится.
Она косо глянула на небо.
- Недавно у нас такая история приключилась! – неожиданно девушка пустилась в
эмоциональную болтовню. – Представляешь, купил мужик крысу на рынке и назвал её
Фауст. Крыса была жирная, хитрая, тянулась к эмпирическим знаниям и точным
наукам. Жила себе жила, а потом в один прекрасный день взяла да и продала душу
своего хозяина дьяволу!
История вызвала у меня лёгкую улыбку.
- Ты случайно не дама червей? Больно лицо твоё мне знакомо.
- Да бог с тобой! – засмеялась девица. – Встреть ты наяву червонную или пиковую
даму, ты бы сошёл с ума! Эти сердечные сёстры всегда имели обыкновение заражать
людей безумием и распалять воображение писателей.
- Бубновая? – предположил я. «Бубнишь много», - подумал тут же.
- Верно.
Голубь пролетел мимо девушки и задел её крылом по волосам, не заметив.
- Да ты больше на сплетницу похожа, чем на карточную королеву!
- Так ваши человеческие судьбы – сплошные сплетни! – парировала девушка.
Теперь я дал волю своему смеху, похожему на созревший фрукт.
- Пришли, - сообщила она, снова косо поглядев вверх. Какая-то женщина спешно
вышла на небо и убрала солнце в мешок. Стало темно.
Я замер и огляделся. Фонарь озарял Тупик Двух Закатов красноватым маревом.
Пыльные треснувшие задники домов напоминали исхоженные пятки отшельников.
Обогнав меня, бубновая дама остановилась в глубине тупика и поманила к себе.
Коря своё ночное малодушие, я двинулся за ней.
Спустившись следом в подвал, я сразу потерял её в красочной толпе. В подвале
независимо от времени существовал целый мир, отличный от мира наверху. Здесь
вальяжно гуляли вчерашние дни, напиваясь до потери памяти. Здесь старухи
прятались под масками юности, незаметно перерезая нитки на платьях молодых.
Здесь чужие воспоминания могли навязать вам судьбу совершенно постороннего
человека, если вы не успевали отмахнуться.
Подвал был убран бархатом и зеленовато мерцающими светильниками. Под потолком
клубился дым от благовоний. На мягких подушках сидели дамы без возраста в
платьях из неопределённых эпох, и пили коктейли. Бархат плавно перетекал в
ковровую залу, где кружились пары, каждая в своём танце, и рисовали пластикой
движений чувственные картины. А справа на банкетке сидела не приглашённая на
танец женщина, моя женщина, с Тишиной внутри. Я сразу понял, что она ждёт меня,
и что это именно она отправила на поиски Тишину, чтобы та вложила мне в губы сон
без масти и я смог, в свою очередь, найти свою женщину. Сон без масти оказался
козырем.
- Я думал, тебя нет в живых, - сказал я, присаживаясь рядом с ней.
- Я тоже так думала, - ответила она, - и как я не пыталась пропить эти мысли,
они никак не хотели уходить.
- Значит, ты здесь…
- Я здесь ненадолго, - перебила женщина. – Я здесь ровно на эту ночь до второго
заката.
- Почему? Неужели я не достоин хотя бы недели?
- Глупыш! Ты достоин бесконечности. Поэтому счастье приходит к тебе лишь на миг.
С этими словами она взяла мою руку и пропустила через неё свою душу. Я
почувствовал это также явно, как кошка чувствует запах молочного.
- Как только наступит время второго заката, ты поднимешься наверх, уйдёшь отсюда
и навсегда забудешь это место, - сказала женщина с Тишиной внутри.
- А я встречу тебя, когда вернусь в мир наверху?
Она засмеялась, задвигалась, рассыпая вокруг улыбки.
- Ты никогда не вернёшься в мир наверху. Неужели ты не знаешь? Писатель, а не
знаешь?
- Нет. А что я должен знать?
Я сжимал её руку в отчаянии.
- Если человек наяву приходит в то место, которое он видел во сне, то время
сходит с ума. Этот перехлёст сна и яви кардинально меняет мир, может вообще
стереть его под корень. Даже я не скажу тебе, каким встретит тебя мир наверху,
но в такой, каким ты знал его, ты точно не вернёшься. А возможно, его уже и нет
вовсе…
Она позволила Тишине вступить в разговор, и с минуту мы молчали.
- Честно говоря, - заметил я, - мне всё равно, насколько из-за меня изменился
мир. Главное, чтобы я смог встретить тебя там вновь.
- А это тебе дано, как дан твой талант. Ведь я перенесла на твою руку часть
своей судьбы, чтобы наши линии жизни пересеклись…
III
Мой дом по-прежнему омывался четырьмя ветрами и двумя закатами, правда, и те и
другие пробивались к его стенам с трудом сквозь витиеватый бетон улиц, и
частенько не добирались, поскольку плутали в бесконечных телах зданий,
окружавших его. Ввиду этих перемен сны мне снились редко и масти попадались
одинаковые, как в плохо тасованной колоде. Вечера заходили не на ужин, а на
полночный ланч, и всё из-за страха перед фонарями, от которых ночью было
светлее, чем днём. Дом постоянно закрывал ставни, стыдясь неприкрытой интимности
в чужих окнах, смотрящих в упор.
А я всё сидел за чашкой зелёного чая и ждал Тишины. Тишины, чей шёпот даже не
улавливался в шумном центре нового города…
