Поезд тронулся от станции Воронеж и сделал рывок чуть более резкий, чем обычно.
Тут же на купейный столик откуда-то сверху упало существо серого цвета, пористое
и упругое, как каучук. Причем сразу стало ясно, что это создание одушевленное, а
не просто кусок резины. Подпрыгивая на столе, оно амортизировало удары
ладошками, как самбист, но не прекращало скакать. Его ротик во время скачков
имел форму печальную, некой философской покорности плохому.
Существо трепыхалось на столике, пока его не осадил крупной ладонью Тарас
Гаврилыч. Тарас Гаврилыч был сильный мужик, добрый, всю жизнь прожил в Воронеже,
целых сорок три года. Оставив дома жену и четверых ребятишек, он в данный момент
следовал в Москву со списком покупок, составленным его женой Оксаной Макаровной.
Ею же он был отправлен на пять дней к дальним родственникам в столицу. И раз уж
речь зашла об обитателях купе, представлю сразу всех, тем более что остальные
трое были связаны родственными узами. В купе также ехали дядя Федя и два его
племянника, Мишка и Колька, хлопцы лет двадцати трех, конопатые, светловолосые и
с короткими полицейскими стрижками. Только с органами внутренних дел они не
имели ничего общего. Несведущий человек принял бы Мишку и Кольку за близнецов,
но ошибся бы: на самом деле это были единокровные братья, то есть братья по
отцу. Примерно двадцать три года назад у дяди Фединого брата родился сын Мишка;
все было благообразно и чинно, младенца торжественно выносили из роддома –
полчаса езды от Лосёвки, родной деревни описываемых граждан – и везли на новой
«Ладе» домой. И дядя Федя был счастлив за брата, и пил водку, и стол был
хороший, и все желали счастья молодым родителям. А через пару дней - хлоп! -
приходит пасечная Зинка Молотюк с таким же крепышом и говорит дяди Фединому
брату: “Если сейчас ко мне не пойдешь - забирай дитё, как и договаривались”.
Скандал возник, конечно. Зинка в результате вся слезах к дому почапала, а жена
дяди Фединого брата приняла ребенка. Правда, от невзгод посерела вся, но двоих
детей вырастила и сейчас даже довольна. Так вот дядя Федя и два его племянника
ехали в Москву, как и Гаврилыч, но по дургому поводу: на свадьбу к Стеше,
близкой родственнице. Та подалась из Лосёвки после школы поступать в текстильный
институт, поступила, закончила, а теперь вот выходила замуж. Свадьбу должны были
играть в кафе, а второй день дома у молодых. Чем занимался будущий Стешин муж -
дядя Федя еще не знал, но намеревался при случае расспросить с пристрастием: так
и сяк, что там впереди и так далее. Дядя Федя любил напускать на себя важность,
степенность, но мужик он был несерьезный и за пятьдесят лет ничего, кроме
мотоцикла “Урал” с коляской, не нажил. Он на нем ездил за грибами и на рыбалку,
а так и мотоцикл-то стоял в сарае без дела и ржавел. Бабой своей, созданием
квелым и безответным, дядя Федя помыкал, как хотел. Детей у него не было.
А теперь можно и перейти к событиям, кои повлекло столь необычное падение.
Дело в том, что дядя Федя и племянники его изначально не обращали внимания на
Гаврилыча. К тому же дядя Федя был под мухой. Он перед отъездом принял на
посошок полтора стакана самогонки и сейчас молчал. А Мишка с Колькой залезли на
верхние места и шуршали там журналами.
Итак, Тарас Гаврилыч осадил Существо ладонью и оно трепыхаться перестало. Только
водит мышиными глазками из стороны в сторону.
- И-и-это что еще? - испугался дядя Федя. Он подумал, что Существо ему только и
грезится по причине выпивки. Но спасительной стала мысль, что выпил-то он мало и
после таких доз ничего из ряда вон казаться не должно. Поэтому дядя Федя четким
голосом повторил вопрос, задав его уже непосредственно Существу и глядя на него
без боязни:
- Это что еще такое здесь?
Существо заговорило в ответ слегка нараспев дорожным старушечьим голосом:
- Знаете, вот я давно в этом купе езжу. Из малых размеров своих размещаюсь в
отсеке для вещей, - а что мне еще надо! - заползаю в самый конец, чтобы не
прибили чемоданами, и лежу. Есть ничего не ем, пить не пью и в туалет мне ходить
надобности нет. Смотрю, что мелькает в окне - и все.
Купе неестественно замолчало. Даже Тарас Гаврилыч, который при виде Существа
нашелся первым и не дал ему упасть со стола, опешил, чесал крепкую ладонь и не
ронял звуков. Михаил и Николай, свесившись с полок, взирали на происходящее с
некоторым юношеским беспокойством и поглядывали на дядьку с надеждой, что тот
найдет выход из положения. Дядя Федя возникшую ситуацию воспринимал как переход
к забавному. Он собрался беседу продолжить. Он захотел выжать максимум из
происходящего, чтобы потом потрясти общество за свадебным столом:
- И куда ж ты едешь?
- А куда, скажите, я могу ехать? У кого во мне нужда? Я же ведь существо без
роду - без племени, как у вас говорят. Научился говорить, когда слушал
бесконечные вагонные беседы, а дальше? Уж и не знаю, когда всему этому конец.
И тут спросил Тарас Гаврилыч:
- А почему ты говоришь “научился”? Ты что, мужик, что ли?
- Нет, - сказало Существо и потупило почему-то глаза. - Просто мне так нравится.
Вы тогда, как надоест, забросьте меня наверх да и занимайтесь своими делами, -
грустно прибавило оно. - Не хочу мешать.
- Эт ты, брат, подождь, подождь чуток! - взорвался дядя Федя.
- И как это своими делами? А ты что, дело не наше? Тебя как звать?
- Никак.
Тарас Гаврилыч закряхтел на своей банкетке.
Дяде Феде, наверное, не терпелось выместить заполонившее его чувство бессилия
перед несправедливостью, и он ни за что ни про что бросился допрашивать
Гаврилыча, метнув в него сначала злым глазом и досаждая ему чрезвычайно:
- А тебя как?
- Тарас.
- Это что, по-твоему, тоже дело не наше? А? Тварь одна, без присмотра, мотается
по стране, как сопля в носу, а нам всем не даже не совестно, а? Куда ж мы так
прикатим-то?
- Дядь Федь, ну чё ты пристал? Он тебе чё-нибудь сказал? Остынь, - осадили дядю
Федю с верхней полки.
Однако в глазах у распалившегося дяди Феди уже мерцали идиотические огни, и
урезонивать его сейчас было делом крайне неблагодарным. Впрочем, Тарас Гаврилыч
об этом не догадывался, так как был с ним незнаком. Он и так собирался
отмалчиваться. А дядя Федя опять к нему:
- Прав я или нет, я тебя спрашиваю?
В тесном купе Гаврилыч уже давно учуял запах самогонки изо рта дяди Феди. Может
быть, будь они в купе одни, Гаврилыч бы и выписал дяде Феде в бубен, но сейчас
он, несмотря на тихий гнев, позволить себе такого не мог, - ведь наверху было
кому заступиться за пьяного. Гаврилыч, скрипя сердце, и на сей раз смолчал. А
дядя Федя, видя, что беседа дров для растопки не получает, засопел и стал
выпускать пары сам для себя. То есть можно вообразить, что дядя Федя понес
откровенную ахинею из разряда “мод мухой”: об одиночестве, сиротстве,
обездоленности, безотцовщине, пришивая к этому цветистому узору уголовщину,
душевную пустоту, и наконец, душевную кончину Человека. Он изливался не менее
чем полчаса и поедал Существо выцветшими от солнца, самогона и печали глазами.
Тарас Гаврилыч смотрел в окно.
- Откуда едешь-то? - опять пристал к Гаврилычу дядя Федя.
И неизвестно почему, но буквально секунду спустя разразился в купе скандал.
Парадоксально, правда? Вроде бы и дядя Федя выпустил пары и задал достаточно
миролюбивый вопрос, вроде бы и Гаврилыч был мужик хороший и с мозгами: он знал,
что ни к чему раззадоривать пьяного, что лучше тихонько себе доехать до Москвы и
распрощаться; он знал, что и историю с Существом просто так оставлять нельзя,
что вообще-то хорошо бы обсудить этот вопрос пусть не с дядей Федей, а хотя бы с
Мишкой и Колькой, чтобы как-то донести до людей науки... Да нет же, на тебе!
Прямо будто черт дернул Тараса Гаврилыча. Я еще допускаю последнее: может, его
раздражало, что дядя Федя, незнакомый человек, ему постоянно “тыкает”? Но ведь
дядя Федя был выпивши, это подспудно Гаврилыч, повторяю, прекрасно понимал. В
общем, Тарас Гаврилыч на адресуемый ему вопрос не ответил, а повернулся к дяде
Феде и сделал ему рожу. Такую, знаете ли, рожицу забавную: один глаз полузакрыл,
другой выпучил, рот искривил в улыбке сатира, а нос заставил подойти впритык к
верхней губе. И зубы оскалил. А зубы у Гаврилыча были кривые и желтоватые от
возраста, да плюс еще он курил. И вы знаете, Тарас Гаврилыч поразительно
напомнил дяде Феде его самого. И дядя Федя, конечно, тут же вышел из себя.
- Ты, - говорит, - сейчас за свое действо ответишь. Слезай-ка вниз, сынки!
Ну-ка, берите мои подтяжки, вяжите его! Он у меня всю дорогу рта не раскроет! И
схватил Гаврилыча за горло. Тот быстренько сгруппировался, распрямился как
пружина и заставил дядю Федю опробовать затылком дверь купе. Стряхнул за ноги
собравшихся было на помощь племянников, и те, как яблоки, посыпались вниз, - а
сам шасть в коридор! А по коридору уже проводник спешит.
- Ох, господи Иисусе! - говорит. - Вы чтой-то тут затеяли? Что, милицию
вызывать? Вы чего, дрались?
Дядя Федя, весь багровый и в соплях, указал корявым перстом на Гаврилыча:
- Вот, сучок!
А Гаврилыч взял вещички - и к проводнику:
- Это какой-то пьяный сумасшедший. Переведите куда-нибудь! Он же меня ночью или
прирежет, или обормотам этим двум что-нибудь гадское прикажет сделать. Он же
пьяный, смотрите, пьяный, вам говорят!
- Ну-ка, успокойтесь все сейчас же! По местам!
И в свисток: тю-ю-ю! Для острастки.
Потом, поворачиваясь к Гаврилычу, сказал:
- Берите вещи, пойдем со мной. А вы здесь чтоб сидели тихо! Сейчас с пассажиром
вопрос решу - и сюда приду разбираться.
- А чего он!
- Тихо, сказал! И дверь к себе закройте.
Существо во время скандального события оставалось на столе, и все о нем забыли.
Дядя Федя задвинул дверь, достал носовой платок, вытер лысину, нос и полез в
чемодан, откуда извлек “взрослую” - то есть 0,75 л - бутылку водки:
- Вот жизнь проклятая! Стешке ведь на свадьбу вез, ну да ладно, одной больше,
одной меньше... Ну и тварь! Попадись он мне еще! Дядя Федя погрозил закрытой
двери кулаком и уже беззлобно, сглотнув, сказал:
- Коль, давай-ка сгоняй в вагон-ресторан за водичкой, на тебе трешку. Мишк, а ты
открой шпроты, сальце порежь, огурчики...
...Через полтора часа судьбу первой разделила вторая бутылка, выпитая в знак
примирения вместе с пришедшим проводником. Когда же тот откланялся, хмельная
троица стала бросать друг другу упругое Существо. “Мы тебя с собой берем!” -
смеялся дядя Федя. “Будешь теперь в Лосёвке жить!” - вторили племянники. “Да,
погуляешь с нами на свадьбе - и в Лосёвку!”
Так на ближнелюбивой ноте, может, все бы и завершилось, если бы Кольке не
приспичило в туалет, причем обязательно вместе с Существом. Он хотел попробовать
помыть им руки вместо мыла. Ну и уронил его, конечно, на пол, а в туалете в
любом поезде, знаете, в полу дырка для стока воды - ну и как раз туда, по иронии
судьбы, что ты будешь делать! Брякнулось оно на шпалы, и о его дальнейшей судьбе
никто ничего не знает.
Колька вернулся как побитая собака, но вскоре был прощен, потому что дядя Федя с
пьяных глаз стал вообще высказывать недоверие к существованию Существа и прочих
чудес на нашей грешной планете.
В заключение хочется только сообщить, что Тарас Гаврилыч миссию свою в Москве
исполнил, купил почти все, что нужно и вернулся в Воронеж к ненаглядным своим
ребятишкам и Оксане Макаровне. Дядя Федя и племянники погуляли у Стеши на диво,
познакомились с новой родней, даже на ВДНХ на третий день гулянки выбрались. В
общем, уехали полные впечатлений.
И все-то в рассказе обернулось в конце концов неплохо; жаль только Существо: что
с ним? где оно может бродить сейчас? может, дрожит где-нибудь в чаще под елкой
от холода и как выйти к людям, не знает? беда, да и только! - но вот что
хотелось бы сказать на прощание в качестве, если можно, маленького назидания.
Еще одну загадку природы проворонил Человек. Ведь в который раз убеждаешься: не
надо перечить, если люди выпивши! Это хорошо, что так все обошлось для Тараса
Гаврилыча! Не надо с пьяным вступать в дискуссии! Лучше мимо пройдите, а пройдя,
сплюньте с облегчением и перекреститесь!
