Памяти великого земляка, писателя и драматурга Абдуллы Хамидова посвящаю…
Самый красивый, зеленый, уютный, многонациональный город на земле, находящийся на Северном Кавказе бурлил и гудел, будоражил и трезвонил. Трамваи мелодичной трелью звонко перекликались между собой, оповещая и приветствуя горожан и гостей столицы. Автомобили грузовые и легковые « Победы», «Волги», «Москвичи», клаксонами изливали целую гамму волшебных звуков, как будто играл уникальный многоголосый инструментально-симфонический оркестр, рождая неповторимое музыкальное произведение. Магомед стоял на центральной автобусной станции города и задумчиво, с грустным видом, нервно курил сигарету. Красная пачка «Примы» была уже на исходе. Денег на покупку следующей пачки в кармане не хватало, только что за тридцать копеек он приобрел в кассе, простояв в длиннющей очереди, билет на автобус домой, в свое село, что находилось за сорок километров. На автостанции толпилась масса народу, одни приезжали, другие уезжали. Этот непрерывный процесс, как правило, не прекращался с самого утра до позднего вечера. Звуки человеческой речи- резкие и спокойные, гортанные и хриплые, громкие и приглушенные, быстрые и медленные на языках - русском, еврейском, чеченском, татарском, ингушском, дагестанском, азербайджанском, армянском, грузинском и еще Бог весть на каком, летели ввысь, образуя интернациональный хор. Все это создавало весьма интересную картину, которую для неравнодушного и довольного жизнью зрителя наблюдать было бы одно удовольствие. Но Магомеду было совсем не до радостей созерцания столь насыщенной, буйной картины жизни. В карманах, установилась полная, гнетущая тишина и пустота, если не считать звона нескольких трехкопеечных медяков. И всё. А в животе торжествует такой голод, как будто кто-то шваброй, пылесосом и ещё веником заодно прошелся по внутренним стенкам кишок. Так хочется поесть, желудок ноет и сосет нестерпимо и, нет мочи долго терпеть эту муку. Вот булочку и хотя котлетку одну проглотить, да горячий чай выпить, вмиг бы полегчало. А еще бутылку жигулевского пива, да пачку сигарет хороших, с желтым фильтром. Ну, об этом приходится только мечтать, слишком это было бы хорошо, чтобы стать явью. И от этих сладких мечтаний на душе Магомеда становилось пусто, мрачно и тяжко. Нужда – тяжелая вещь. Кто не испытал на себе её горький, полынный вкус, тот не знает самой жизни. Хотя Магомед давно привык к такому положению, к жизни впроголодь, внатяжку. Но сегодняшний день тяжек по особенному. До отхода автобуса оставалось около часа, и Магомед думал, чем бы себя занять. В небе чувствовалось свежее дыхание летнего дождя, который мог внезапно начаться, но мог и пройти мимо. А завтра надо идти на работу, где он трудился бухгалтером-счетоводом районной больницы. Он не был доволен своей скучной и малоинтересной работой, но за отсутствием иной трудился, несмотря на нищенскую зарплату, из – за чего постоянно приходилось экономить во всем. Вот и сегодня, получив зарплату, отпросился и впервые в этом году вырвался в город, купил в универмаге фуражку, брюки, носки, а на туфли не осталось. Так что придется до зимы дотаптывать старую обувь. А за это время может и накопит каких-нибудь средств. Невеселые мысли блуждали в несчастной голове Магомеда. По внешности Магомед очень напоминал главного героя знаменитой комедии драматурга Абуллы Хамидова «Бож Али», имевшей в республике огромный, оглушительный успех. Герои комедии стали вмиг знаковыми и в силу этого узнаваемыми каждым жителем республики. А имена главных героев спектакля – надменного и гордого Бож Али, жадного, хитрого Сутарби, двуличной Маймы стали именами нарицательными. Как и у Бож-Али, у Магомеда были черные, как кузбасский уголь глаза, орлиный взгляд из-под взмаха густых бровей, черные, пышные усы, крупный нос с горбинкой и был он такого же чуть выше среднего роста, со строгой, важной походкой, худощавый, медлительный в повороте головы и выверенных движениях рук. И одевался всегда строго, по форме в чистые, отутюженные брюки, пиджак, белую рубашку и галстук и всегда у него сияло гладко выбритое лицо и, посмотрев на него со стороны можно было подумать, что это какой-то партийный или советский чиновник среднего уровня. Но так же, как и Бож Али, Магомед был беден. Хотя виду никогда не подавал и никому не жаловался. Жил со своей матерью в маленьком, старой постройки сельском доме из самана, построенном его отцом ещё в шестидесятые годы, после возвращения из ссылки. …А на автобусной станции всё так же толпился народ, с центрального рынка, что находился рядом и кишащего, как пчелиный улей, сюда перетекали людские реки. И вся эта масса людей собиралась здесь и здесь же грузилась, кто победнее - в автобусы, кто чуть состоятельнее - в такси и все со своими сумками, баулами, чемоданами, авоськами. Толчея создавалась немереная, где, как говорится, «яблоку негде было упасть». Весь погруженный в свои невеселые мысли, Магомед стоял у серой стены здания автовокзала, чтобы не мешать потокам торопливых прохожих. Вытащив последнюю сигарету, Магомед, скомкав пустую пачку «Примы», обреченно бросил ее в рядом стоящую урну. В нескольких метрах напротив он заметил обращенный к себе напряженный, цепкий взгляд средних лет мужчины, здорового, плотного телосложения, с густой, вьющейся шевелюрой. Он внимательно всматривался в Магомеда, изучая его и как бы пытаясь что-то вспомнить. Когда через несколько минут, Магомед, плюнув на догорающий кончик сигаретки, затушил и бросил её в урну, он неожиданно почувствовал тяжелый хлопок по плечу и из- за спины пророкотал громкий густой бас с хрипотцой : : "Асса-ла-ма А-лей-кум!" Магомед, удивленно обернувшись, увидел того самого, минуту назад вглядывавшегося в него человека, но, не подав никакого виду о своем неудовольствии таким панибратским отношением, бодро, невозмутимо, в русле местного этикета, ответил: " Ва Алей-кум Асса-лам!". Двухметровый бугай, сверху вниз взглянув в глаза Магомеда, улыбнувшись, дружелюбно и крепко заключил его в свои объятья, как будто они были знакомы всю жизнь. Магомед не успел даже задать вопрос, как незнакомец, с радостью в голосе, не произнес, а на одном дыхании, выпалил: "Да будет благодарен тебе Великий Аллах, мой дорогой Израил!.. Как я рад, что, наконец, тебя нашел. Огромное дело ты тогда сделал для меня." Взглянув в напряженное лицо Магомеду, он продолжил с тем же восторгом: "Век тебе этого не забуду! Благодаря твоей милости я смог решить очень важную проблему. Большое сердечное Баркалла (Спасибо) тебе, Израил! Передай семье и своим родным горячий Салам Маршалл (привет)". Он еще раз обхватил Магомеда и крепко прижал к себе. И тут Магомед почувствовал, как правая рука незнакомца аккуратно, почти незаметно, скользнула в пустой карман потрепанного пиджака Магомеда. После этого, здоровяк, улыбаясь, молча, двинулся прочь и на прощанье, приветливо махнув рукой, исчез, слившись с толпой. Магомед так и не успел сообразить, что же произошло. Какой Израил? Может он ослышался, и тот произнес его, Магомеда, имя? Но нет! Имя произнесено было именно «Израил» и довольно отчетливо. Но он не помнил, как не пытался вспомнить, сделанного им кому-либо большого, значимого, соответствующего такой восторженной эмоции, доброго дела или услуги. Значит, его приняли за другого. Медленно уйдя за угол здания, Магомед осторожно, но как бы невзначай, запустил руку в тот карман, где за несколько секунд раньше побывала рука незнакомца. Пальцы уперлись в пачку бумажек, по ощущению похожих на денежные банкноты. Осторожно посмотрев по сторонам и не заметив за собой наблюдения, Магомед, отвернувшись, вынул на свет из кармана первую попавшуюся бумажку. Это было три рубля. Затем так же незаметно, не вынимая содержимое из кармана, пальцами руки пересчитал остальные купюры. Получилось еще сорок девять штук. В итоге, путем простого перемножения в уме получалось целых сто пятьдесят рублей, что было вдвое больше его месячной зарплаты. Таких больших денег он еще никогда не держал в своих руках. Магомед бродил в гуще толпы, старясь быть подальше от того места, где его обнимал странный незнакомец. Он опасался появления этого бугая вновь, вдруг понявшего, что Магомед никакой не Израил. Но, слава Богу, пришелец испарился, так же как и появился, незаметно и, по всей видимости, даже не думал больше искать своего «благодетеля». Магомед спешно направился в кафе, находившееся рядом с автостанцией, где еле сдерживая во рту слюну, взял на первое - тарелку пахучего супа-харчо, на второе – порцию бефстроганов, шесть кусков черного хлеба, две бутылки свежего искрящегося на свету пурпурным блеском, щекочущего ноздри белопенного жигулевского пива и пачку сигарет «Лайка» с желтым гладким фильтром. Досыта пообедал, по пути с удовольствием выкурил сигарету, которая показалась ему самой сладкой и вкусной из всех сигарет, ранее им выкуренных и, как раз вовремя успел к своему автобусу. Сел на сиденье у окна. По улицам радостно и резво проносились автомобили, по тротуарам шли смеющиеся люди, и уже за городом, вдали над горизонтом в сизой дымке красивый, неповторимый, сказочный ландшафт вытянувшихся в стройную цепочку кавказских гор в лучах заходящего солнца манил и веселил душу. Вот это жизнь! Вот это да! Но мысленно, перед Магомедом, неотступно и неотвязно, не выпуская из своих крепких, мощных объятий, стоял во весь свой богатырский рост двухметровый незнакомец и с восторгом в глазах благодарил его за когда - то оказанную ему услугу. А в ушах звучали, словно вечный гимн человеческой благодарности, незабываемые, нетленные, как будто высеченные из уральского гранита, немеркнущие слова: «БОЛЬШОЕ СПАСИБО ТЕБЕ, ИЗРАИЛ!»
