Этот дом состарился вместе со мной. Обшарпанный, неказистый сейчас, когда-то он, восьмиэтажный щеголь, был красой и гордостью Москвы. Аспидно-черные мраморные плиты обрамляли его румяный фасад, а за высокой застекленной дверью поблескивала золотым галуном фуражка бородатого швейцара. И золотом же сияли наверху огромные лепные буквы: «Дом Драмлита». Я прожил в нем почти восемь десятков лет, кого только не перевидел, каких только историй не наслышался. Юрка Ситник, давний дружок мой и сосед, подбивал меня даже накропать воспоминания об именитых наших жильцах – ведь какие люди обитали, имена и нравы какие! Правду сказать, я и сам об этом подумывал, да все как-то руки не доходили. А теперь уж, видать, и не дойдут – годы не те, память изрядно потускнела, настроения нет… Нет уже и Юрки, в прошлом году схоронили. Последнего, кто, кроме меня, был свидетелем тех невероятных событий. Но самому удивительному из них, самому фантастическому, отказывался верить и Ситник. Померещилось, говорил, тебе со страху или вообще приснилось. И сказки этой, подзуживал меня, никакой не было, навыдумывал я все. Едва не до драки у нас порой доходило. Не померещилось мне это и не приснилось. Мне тогда и пяти еще не сравнялось, но помню все отчетливо, каждое слово, точно не вплелось между тем днем и нынешним столько долгих лет. И живу я по-прежнему в той же квартире на третьем этаже, в той же комнате, где стояла когда-то моя детская кроватка с сетчатыми боками… Я проснулся от ужасного шума и грохота. - Мама, - позвал, - я боюсь. - Не бойся, маленький, - ответил мне женский голос, но почему-то не мамин. – Это мальчишки окна били. - Из рогатки? – спросил я. - Из рогатки, из рогатки. У Юрки Ситника с нашего этажа была рогатка, я сразу подумал на него. И вдруг сообразил, что голос я слышу, а того, кто говорит, не видно. - А ты где, тетя? – забеспокоился я. - А меня нету, - ответила она, - я тебе снюсь. Лязг и звон прекратился, тихо сделалось, я поверил и снова закрыл глаза. - Хочешь, - прошептала мне на ухо, - я тебе сказку расскажу? Веки у меня слипались, еле хватило сил кивнуть. - Расскажу тебе сказку про тетю, у которой не было детей и счастья тоже не было. Она сперва долго плакала, а потом стала злая… Но вот что дальше с той тетей из сказки случилось, я не помню, врать не буду. Вскоре я опять пробудился, потому что засвистели на улице милицейские свистки, закричали, забегали люди. Снова начал звать маму, но никто не откликнулся, и того хрипловатого женского голоса тоже не услышал. А на подоконнике лежал большой тяжелый молоток. У нас такого не было, это и мама потом сказала, и отец подтвердил. Кто, если не та женщина, мог его оставить? Этот молоток и сейчас у меня хранится, я, сам толком не пойму отчего, дорожу им, как иные фамильными драгоценностями. И не показываю никому. Иногда вдруг такая к сердцу тоска подступает, я достаю его из шкафа, разглядываю, вспоминаю… Не верил мне упрямый Юрка Ситник, до последнего не верил, а ведь была она, та женщина, и сказка ее была, уж я-то знаю…
