Если кто и талантлив по настоящему, то он талантлив во всем. Кто первым сказал это, наверняка сам был человеком незаурядным. «Как удачно подмечено» - всегда думал я, когда кто-нибудь в разговоре произносил эту, уже ставшую цитатой фразу. Кем-то выведенное правило так и осталось бы для меня крылатым выражением, если бы не одна случайная встреча с фантастически одаренным человеком…
Прошлым летом решил я объехать места, откуда пошел мой род по отцовской линии. В начале тридцатых годов прошлого века, в деревушке, с дорогим моему сердцу названием « Русановка», что пятьсот лет стоит на границе Рязанской и Тульской губерний, жила большая, русская семья. У моего деда, Сергея Михайловича Русанова, родилось семь сыновей и четыре дочери. К тому времени трое старших были уже женаты и жили с семьями в своих домах, но хозяйство вели общее с отцом. Работников никогда не нанимали. Трудились сами от зари до зари. Считались в деревне хозяевами справными, зажиточными. Когда образовался колхоз, дед мой с сыновьями в него вступать не стал. Но и единоличниками пробыли недолго. В 193… году власть поставила им ультиматум: или в колхоз со всем имуществом и инвентарем, или с семьями в Сибирь. Дед был человеком умным и решительным. Спорить не стал. Что смог продать, продал. Дал взятку председателю сельсовета, выправил справки и уехал со всей фамилией в Бобрики, на шахты. Отцу моему, самому младшему ребенку в семье, было тогда двенадцать лет. По его рассказам, ему очень не хотелось уезжать из деревни. Особенно жалко было расставаться с садом. Огромным. Тенистым. Он начинался прямо за задним двором. В самом конце его, в низине, били родники, и брала начало небольшая речушка с необыкновенно красивым названием - Теменка. Помнил отец и то, что вода в ней была холодная, холодная и чистая, чистая - до синевы. К своему стыду я ни разу не был у него на родине. В детстве, он все собирался съездить со мной и показать те места, где родился. Но, что - то всегда обязательно мешало этому. В 197… году батя попал в шахте под обвал и погиб.
Я выехал рано утром. Доставшаяся в наследство от родителя «копейка» шла ходко, листая километр за километром. Где находится родовое гнездо, представление имел смутное. Но ориентиры были. Епифань. Кремлево. Хитровщина. Делехово. «Где-то меж них затерялось, небогатое наше село» - с оптимизмом давя на газ, думал я. В детстве мы с сестрой часто слышали эти названия от своих многочисленных дядек, теток, двоюродных братьев и сестёр, которые были на целую жизнь старше нас. За маленьким шахтерским городком Кимовск начиналась прекрасно асфальтированная дорога. Проехав по ней верст тридцать, я стал останавливаться в деревнях и расспрашивать старожилов о Русановке. Но никто из моих собеседников, никогда даже и не слышали о ней. «Как же так, - про себя поражался я, - прожить в этих местах всю свою жизнь и ничего не слышать о деревушке с таким красивым названием». Но позже выяснил; многие, с кем я тогда разговаривал, вовсе не были здешними старожилами. Это были москвичи – дачники, скупившие дома во многих деревнях, расположенных вдоль шоссе. Что им до моей Русановки, про которую и сам – то вспомнил, когда прожил уже большую половину своей жизни. Расспрашивая стариков близлежащих деревень, незаметно для себя заехал на рязанскую землю. В окружающей местности ничего не изменилось. Заметно изменился выговор у местных жителей. «Люськя! Ванькя!»- кричала кому-то пожилая женщина у крайнего дома. Вот точно так же. Много, много лет назад. С такой вот до боли знакомой, родной интонацией в голосе, звала нас с сестренкой домой наша бабушка Екатерина Алексеевна. «Ну, эта бабулька точно не из Москвы», - вылезая из машины, подумал я. На мой вопрос о близлежащих деревнях она ответила не задумываясь, и перечислила добрых полтора десятка названий. Но то, чего с гулко бьющимся сердцем ждал я, она не назвала. «А про такую Русановку не слышали?О-О! Мила-ай,- нараспев сказала она - Ее уж лет десять как нет» «Куда же она делась? А кто куда. Старики поумирали. Молодежь разбежалась. Неперспективная, тогда все говорили». Я поподробней расспросил ее, как туда проехать. Внимательно выслушал. Поблагодарил. И уже минуту спустя, выжимал из старенького «Жигуленка» все, на что он был способен. Доехав до указателя «Ломакино 7км», свернул вправо. Дорога оставляла желать лучшего. Трактора так разуделали ее, что до «Ломакино» пришлось добираться часа полтора. Село было огромное и унылое. Я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало восьмого. Кругом будто вымерло все. Посередине села, на возвышении, разваленная церковь. И такой же, с вырванными рамами и обвалившейся крышею, клуб. Из села во все стороны выходило множество дорог. Три из них были асфальтированы. Их я сразу отмел. Как правило, такие дороги приводили всегда к коровнику или свинарнику. Пока выбирал хату, где распросить о Русановке, насчитал десятка два полуразобранных кирпичных домов. Остановился на добротной, с высоким крыльцом избе. Старинной. Срубленной в ласточкин хвост. Рядом с ней стоял трактор «Беларусь» Долго никто не открывал. Последний раз, громко постучав в окно, я уже собрался уходить, как услышал шаркающие шаги. Дверь открыл не бритый, опухший от пьянства мужик. «Послушайте, - начал я. Деревня Русановка когда-то здесь была. Не подскажите где?». Хозяин смотрел на меня красными, воспаленными глазами и молчал. «У тебя стакан есть?» - неожиданно для самого себя задал я следующий вопрос. «Проходи!»- мотнул он кудлатой головой. Я вернулся к машине. Взял бутылку водки, пакет с ветчинной нарезкой и вошёл в избу. Дом был большой, пятистенный. С огромной горницей-залом, с просторной кухней, и тремя комнатами поменьше. Николай Павлович, хозяин, когда-то работал механизатором, но колхоз, уже лет пять, как развалился. Работы здесь нет. Живут случайными заработками и огородом. Жена к детям в город поехала, с внучатами сидеть. Всю прошлую неделю беженцам – переселенцам кирпич на своем тракторе возил. Они в селе половину каменных домов скупили. Разбирают и у леса свой поселок строить начали – на одном дыхании выдал мне «Палыч», после первого стакана. « Что это за беженцы такие? Дома скупают?»- поинтересовался я. «А шут их знает. Откуда-то с Кавказа. По-русски - ни бельмеса. Все спиртом расплатиться норовят. Сволочи», - заскрипел зубами быстро охмелевший хозяин. «А деревушку Русановку, знаешь? Была такая,- закуривая папиросу, сказал Николай Павлович - Лет десять назад выселили всех оттуда. Кого к нам в Ломакино. Кто вообще с родных мест уехал. Ну, это молодежь, в основном. Кирпич чучмекам я с Русановского коровника возил. Они его уже месяц ломают. А места там красивые. Мальчишками, мы у них в Теменке раков всегда ловили. Родники кругом бьют. Вода в них сладкая. Сад рядом старинный, довоенный ещё. Яблоки в нем - с мою бестолковку были». Николай Павлович тронул рукой свою лохматую, давно нечесаную голову. «Нашел!!! Нашел!!!» - заликовала каждая клеточка моего тела. «Ну, что, дядь Коль, по сто грамм - предложил я и потянулся за бутылкой. Да что там по сто. Хлящи по полному», – махнул он рукой. Ночевал я в машине. Утром еще раз расспросил ничего не помнящего Палыча о Русановке. Он довольно толково объяснил, как туда лучше проехать. Опохмелившись с радушным хозяином пивом, мы распрощались. Километра за три от Ломакино, перевалив через бугор, я увидел отцовскую Русановку. Вернее то, что от неё осталось. Кучи мусора, груды битого кирпича на месте жилых домов и заросшие сиренью фруктовые сады. Недалеко от того места где я остановился, два горбоносых, дочерна загорелых парня разбирали остов какого-то здания. Они аккуратно очищали кирпич от старого раствора и складывали его в тракторный прицеп. Я подошел к ним. Поздоровался. «Мужики, где здесь родники бьют!?» «Мужики» молчали и, как – то пугливо и недружелюбно косились на меня. Я хотел, было поговорить, но вспомнил слова Николая Павловича «Чучмеки. По-русски - ни бельмеса». Да и о чем мне было говорить с ними. Завёл машину и тихонечко тронул. Широкая, утоптанная домашним скотом дорога, уходила куда-то за груды мусора. Объезжая свежие, коричневые лепешки, я медленно ехал по ней. В зеркале заднего обзора увидел огромного, тощего пса. Он вылез из под тракторного прицепа и, опустив голову, понуро ковылял за моей машиной. Дорога привела к небольшому ручью, с топкими, заросшими густым ивняком берегами. «А ведь это Теменка!!!» - осенило меня. Заглушив мотор, я вылез из машины, и ноги сами понесли меня вверх по ручью. Навстречу, из-за поворота вышло стадо молодых бычков. Его сопровождали двое мужчин среднего возраста. Очень возбужденные. Жестикулируя руками, они громко спорили или ругались меж собой на незнакомом языке. Увидев меня, замолчали, и хлещя, скотину гибкими ивовыми прутьями, быстро погнали стадо вниз по ручью.
Возле родников, красиво и аккуратно обложенных серыми, большими булыжниками, стоял парень лет тридцати. Чуть поодаль от него валялся опрокинутый мольберт с незаконченной картиной. Мужчина был явно не в настроении, если не сказать взбешен. Злое, покрасневшее лицо, крепко сжатые зубы и кулаки, свидетельствовали об этом. Я сразу связал это с пастухами, минуту назад прогнавшими мимо меня стадо. «Что землячок, наехали!? Может помочь разобраться!?»- кивнул я в сторону скрывшихся за поворотом пастухов. Затвердевшее, прекрасное в своей решимости лицо парня смягчилось. «Если это могло решить что ни будь, ни секунды бы не колебался » - уже совсем по - доброму улыбнулся мне он и протянул руку: « Юрий Карельский. Художник». Русанов Иван. Охран…»- выпалил я, и прикусил язык. Мне стало почему-то стыдно за свою нынешнюю профессию. «А что у вас здесь случилось?»- поспешил задать вопрос я. « Понимаешь… Вот, уже года три пишу здесь этюды. Место уж очень красивое. И три года бьюсь с этими беженцами. Они скот свой сюда поить водят. А старики говорят, родники наши воду дают до тех пор, пока глаза людей видят. Я и со старейшинами их говорил, и с пастухами, и с молодежью. Да все без толку». «А знаете, как эта деревушка называлась?» - улыбаясь, спросил он меня. И тут же сам ответил: «Русановка!!». «И старый сад этот» - он указал рукой на заросшую сиренью, черемухой и молодыми яблонями-дичками огромную посадку - « ломакинские» «русановским» зовут» «А вы, наверное, здешний!? Угадал?!» - полуутвердительно, полувопросительно закончил он. «Да. Верней деды мои здесь жили. Батянька родился. Что - то, вот, потянуло на старости лет» - едва сдерживая закипавшие слезы, выдавил из себя я. «Слушай! Да тебя мне сам Бог послал!! Я тут собирался родники почистить, и валунов побольше кругом накидать. Да тяжело одному с этими глыбами справляться. Ну что! Сделаем!? Согласен!? Двое не один!» - тугим от радости голосом зачастил он. А на меня что-то так накатило, стоял, слушал и еле-еле сдерживал слезы. Пауза грозила затянуться. Крепко сжав веки, я, как «владимировский» тяжеловоз, быстро закивал головой.
До позднего вечера, пока уже совсем не стемнело, я выворачивал по берегу Теменки огромные валуны и таскал их к ключам. А мой новый знакомый, художник Юра, убрав свежие коровьи лепехи, аккуратно, не дыша, очищал родники от затягивающего их ила. Рядом с нами крутился увязавшийся за мной утром старый пёс. Когда я, проводив Юрия, готовил у костра ужин, он подошел и доверчиво ткнулся мне в колени. Я по- братски разделил с ним все, что у меня было из съестного. Укладываясь спать - твердо решил: не уеду отсюда до тех пор, пока не вычищу и не огорожу валунами роднички с такой холодной и хрустально чистой водой. И Юрик пускай свои этюды спокойно пишет. Да и к «чучмекам» сходить надо. Поговорю с ними по- своему, по- шахтёрски, - уже засыпая, подумал я. А под утро приснился странный сон: Со всех сторон на меня мчатся всадники. В пестрых халатах, в лохматых, с болтающимися сзади лисьими хвостами шапках, размахивая сверкающими на солнце кривыми клинками, они стремительно приближались. « Хазаро - Ордынская конница», - сочным, баритональным басом пророкотал кто-то позади меня. Я обернулся. Умными, человеческими глазами, на меня смотрел приблудившийся вчера пёс. «Красиво идут. Элита»,- подмигнул он мне правым глазом. Удивляться и болтать с говорящей собакой - уже не было времени. «Тащи патроны!»- приказал я псу. И стал устанавливать вдруг, откуда – то появившийся пулемет «Максим». На его щитке стояло клеймо - «Тульский Оружейный Завод».
