Мой взгляд никак не может отпустить бездонное море, переливающееся зовущими, как
сирены, бликами. Самое притягательное в нем – его неприступная отдаленность. Оно
как будто бы и не здесь – зависло где-то между выжженной солнцем потрескавшейся
землей и иллюзорным, таким же пустынным, но бесконечным небом. Порой мне
кажется, что это и не море вовсе, а скорее очень шаткий мост, лестница - туда, к
вечности.
От него ко мне как канат протянулся медленно ползущий ручей. Заканчивается он
небольшой ненужной лужицей размером с ладонь. Только безумный остался бы здесь с
этим ничтожным плевком, осколком прекрасного, когда там – целый источник. Я
отправился в путь…
И иду я уже годы, десятки лет. И чем дальше я иду, тем не движимее мне кажется
пространство. Будто море остается горизонтом. Все время отдаляющийся пейзаж,
существующий лишь с той целью, чтобы на него любоваться. Кости мои трещат, в
ушах заложило, пустыня бросает на меня, то беспощадное солнце, то безучастные
равнодушные звезды, что сыплют на меня скрипящим холодом. Ледяным дыханием меня
охватывают сомнения: «А не мираж ли это? Может нелепая шутка пустыни?», но
вопреки мыслям я не могу остановиться. С каждым часом я чувствую, как слабость
дышит мне в спину – от ее дыхания мне еще жарче. Глаза мои потеряли былую
ясность и больше не отражают, и даже не видят, этих сказочных серебреных бликов.
Теперь это только набитые усталостью мешки неспособные видеть ничего кроме
исхудалых дряблых ног. И какой-то трусливый, вечно перебегающий голос твердит –
«ближе к вечности, ближе!».
Иногда, мне навстречу бредут такие же, как я паломники. Раньше, когда я только
начинал свой путь, мне попадались одни угрюмые старцы. Сейчас я вижу очень юных,
горячих и бестолково упрямых. Но для чего они идут в другую сторону? Разве
настолько они глупы, чтобы бежать от блага и стремиться к пустоте? Наверное,
жизнь в роскоши и довольстве затмила им разум. Бог им судья, мне давно нет дела
до безумцев.
Я истратил на этот путь всю свою жизнь и что я увидел? Небольшую лужу, одинокую
как луна и тонкую нить ручейка, по которой я, старея с каждым шагом, настойчиво
брел.
Обернувшись, я увидел на горизонте море. Оно не изменилось, все так же блестит и
переливается, только оно уже не зовет меня. Теперь, его блики выглядят, как
прощально машущие ручками дети.
Чем дальше я шел, чем старше становился - тем быстрее море по ручейку перебегало
назад - мне за спину. Помню, как я звал стариков, которые шли в неверном
направлении, но те не слышали или не хотели слышать. И мне, точно так же
предупредительно, старому дураку, кричали молодые, но я не мог их понять…
«Глупец! – думали они – разве не знает он, что море в другой стороне или жизнь в
роскоши затмила его старый разум?»
Чего я ждал? Бесконечного дрейфа в этих мягких волнах? Счастливого в них
разложения? Неужели к этому звал предательский голос?
Нет. Вода, даже самый большой океан - это не вечность. А раз так, то какой из
исходов был для меня наилучшим? Может вечность – это неизменность пейзажа
впереди и бесконечная дорога? Зная это, я бы никуда не пошел. Не зная – все
равно бы упал. Или вечность – это нескончаемо растянувшийся миг, заглушающий
марш времени? Если так, то прекрасное, вдали, надоедливо свидетельствовало бы о
моей трусости.
Все что мне остается – смотреть назад, на этот режущий глаза и вызывающий слезы
мост, между пустыней и раем. И думать - какими же глупцами окажутся все,
повстречавшиеся мне, путники. Они старые и дряблые придут ни к чему, когда мои
обглоданные стервятниками кости будут плавать в бездонном море.
Потому что вода течет, лишь когда мы идем.
