Табличка «к себе» придает податливости тяжелым дубовым дверямособняка в
Глинищевскомпереулке. Возможно, именно этот особняк принадлежал князюГлинищеву,
соратнику Кутузова или Суворова, в честь которого и назван переулок. Эти
непроверенные исторические сведения выдает мое спавшее на уроках подсознание.
Бронзовая ручка двери отполирована пальцами до зеркальности. Страшно подумать,
сколько рук она помнит! Еще одна, моя, - ничего не значит. Я чувствую себя
пылинкой в пылесосе времени…
- Что ищете? – выстреливает в меня вопросом из конторки живой бюст женщины в
вязаной кофте.
- Комнату девятнадцать! - отвечаю я, пригнувшись.
- Направо по коридору!
- Спасибо.
За бюстом открывается просторный зал со сводчатым окном во всю стену и уснувшим
эхом. Налево от него отходит широкая мраморная лестница, направо - узкий
фанерный коридор, пришитый к залу, как рукав телогрейки к камзолу. Наверное, лет
сто назадв зале устраивались танцы. Дамы шуршали платьями и шептались о
кавалерах, обсуждающих военные действия и дам, - думаю я,пробираясь фанерными
закоулками вдоль обклеенных пленкой «под дерево» дверей. Номера дверей по мере
продвиженияуменьшаются, а запах и звук туалета усиливается. Источником звуковой
вони оказывается санитарное хозяйствос пометками «М» и «Ж». За незакрывающимися
дверьми - вонючийотряд неисправных унитазов. Рядом копошатся двое смуглых
работяг со стремянкой.
- Не, ну ебта, как ты сюда лестницу-то прихреначишь? – интересуется один.
- А я те грю– двинь эту хрень, и она встанет вот так! – советует второй.
- Да как она встанет-то! Не встанет, я те грю! – возражает первый.
Запах санитарного хозяйства занюхиваю шарфом и обхожу спорящихсправа. Комната
19закрыта. На стук, дерганье ручки и крики: «Есть кто живой?» - никто не
выбегает. Я решаю вернуться в зал, к бюсту с человеческим лицом. Спор «Двинь, я
те грюсюда, и она встанет! - Да не встанет она!» - остается слева от меня,
звуковая воньслабеет по мере удаления от ее эпицентра.
Бюст женщинысмотрит вперед.
- А там нету никого! – жалуюсь я.
- Нету! – соглашается он.
- Откуда вы знаете?
- Откуда я знаю! Ключи еще сегодня не брали!
- И что делать?
- Ждите, подойдет!
В гулком зале мои шаги звучат гигантским метрономом. Возле сводчатого окна
черный дерматиновый диван обнимает белый пластиковый стол, сдружившись с ним на
почве неуместности. Диван подо мной тяжело выдыхает, а стол отскакивает на своих
тонких ножках. Все замирает. Табличка «от себя» на дубовой двери, бюст за
конторкой, пыльное солнце в квадратиках окна. Лишь отдаленно доносится
«ебтавстанет – не встанет» из рукава коридора.
По мраморной лестниценаперегонки с эхом цокают каблуки. Девушка из прошлого –
водолазка, душегрейка, пучок, на работе – гарцует с папкой подмышкой в фанерную
нору. Оказывается, здесь есть жизнь! Звук каблуков, который по всем законам
физики должен эхом провальсировать по залу, почему то сразу стихает, увязнув в
вате времени.
Через несколько минут или веков, дубовая дверь со старческим скрипом впускает
женщину в светлом пальто.
- Добрый день, - говорит она бюсту в кофте.
- Драсьти, - отвечает тот. – Вы на курсы?
- Да, да…
Женщина в пальто подходит ко мне.
- Можно присесть?
- Конечно!
Пустой диван изнемогает от гостеприимства, но женщина садится вплотную ко мне,
обнажив ржавые колготки на полныхколенях. Старые, в зацепках, в таких бабки
хранят лук.Женщина хранит в них ноги.Как она не видит! Колготки не роскошь, а
средство передвижения! Я искоса оглядываю ее. Приличная, лет пятидесяти. Макияж,
кожаная сумка. Странно…
Молчать, прижавшисьдруг к другу,неловко, и я спрашиваю:
- Вы не из девятнадцатой комнаты даму ждете?
- Нет. Я на курсы повышения квалификации.
Наши голоса звучат истинно, словно в храме. Мне хочется слушать еще.
- Квалификации кого?
- Медработников.
- Вы доктор?
- Да.
- Здорово.Следят, чтобы врачи от жизни не отставали, новости рассказывают.
- Я вас умаляю, обычная обязаловка. Бумажка нужна.
- А нельзя простовзять бумажку?
- Можно. Нам так и говорят – заплатите за бумажку и можете не ходить.
- А зачем вы ходите?
- Хожу, потому что я мамонт вымерший. Думаю, человек приходит, что-то
рассказывает, должен же кто-то слушать.
- Интересно?
Она вздыхает.
- Я знаю больше, чем эта лекторша. И ладно бы хоть рассказывала, ноутбук откроет
и читает. Совсемни стыда, ни совести.
- А вы вопросы ей задайте, пусть ей стыдно будет, что она не знает.
- Задавали. Отвечает, что не помнит и что ответит в следующий раз. В следующий
раз делает вид, что забыла посмотреть. И не стыдно совершенно!
- Что же, совсем ничего нового для вас на этих курсах?
- Ну, почему ничего. Санэпиднормыновые.
- Они вам нужны?
- Нет. Чтоя, больного санэпиднормами буду лечить? Раньше пять минут на больного
отпускалось, теперь три сделают. Какой анамнез я за пять минут смогу собрать?
Никакого! За три - тем более…
- Грустно.
- Бюрократия сплошная везде! Ничего не меняется в России, кто бы ни был у
власти. Но грустно даже не это… Мы с мужем нескольколет за границей жили.
Германия, Австрия, сейчас вернуться пришлось. Понадобилось анализы сделать и
хорошего врача найти, чтобы эти анализы посмотрел. Поехали в онкоцентр на
Каширку. Я как увидела, кто там завотделениями работает, в ужас пришла! Абхазия
и Грузия сплошная.И ладно бы только это. Образование липовое, опыта никакого,
чистый бизнес, к медицине никакого отношения не имеют! Лаборатория «Инвитро»
есть такая, так там все реактивы разбавлены, только деньги берут. Я, когда это
все узнала, два дня лежала с головной болью. Хороший врач в Москве это такая
проблема, оказывается! Яже, как мамонт вымерший, все спрашиваю, проверяю, читаю!
Через месяц поисков нашли одну лабораторию с хорошими реактивами на всю Москву и
одного хорошего онколога! Я пока отсутствовала семь лет, не ожидала, что здесь
настанет такая разруха и запустение со специалистами. В Германии - приходишь на
прием к врачу,можешь не сомневаться, что все будет сделано в соответствии с
современными стандартами. А уж в Австрии и говорить нечего! А у нас – никакой
гарантии, ни звания, ни названия ничего не значат! Абсолютно ни-че-го! В любом
месте не застрахован от шарлатана.
- Да уж…
- А мы тут с мужем были в Большом на опере. «Царскую невесту» давали. Состав
весь молодой. Выходит певица и демонстрирует зрителямпоставленный голос, корсет,
платье, грудь, губы. Все красиво. Но причем тут опера? Певицы старой школы,
может, и не такие красивые были, но играли! Мастерство было актерское помимо
голоса. А сейчас – пустота кругом, одна пустая картинка….
Женщинакладет руки на пухлые колени в ржавых колготах и растирает, как растирают
ревматизм. Вот от чего они в зацепках.
- Наша лекторша, - кивает она на вошедшую хорошо одетую даму. – Приятно было
поговорить. Всего вам хорошего!
- И вам всего доброго! –встаю я, увидев, как вслед за лекторшей входит и хозяйка
девятнадцатой комнаты –предприимчивая женщина из ближнего зарубежья с именем
Роза.
Диван с облегчением набирает воздух, а прыткий стол отскакивает вбок,
зацепившись ножкой за щербину в каменном полу.
- Извините, что задержалась! – виновато улыбается Роза. – В налоговой застряла.
Переоформляла документы. Очень долго там…
Мы вместе загружаемся в фанерный коридор. Запах туалета и звук хлюпающей
сантехники дополнены видом брошенной поперек коридора стремянки.
Розе переступает.
- Осторожно! – предупреждает она. – Неделю возятся, все никак не сделают.
Замучила уже эта вонь! Аренду зато опять подняли!
Возле 19 комнаты стоит высокая шатенка лет сорока с пакетом.
- Ой, ну, наконец-то! – набрасывается она с объятиями на Розу. – Я ж слышу, твой
голос!
- Привет, Аленочка, красавица моя! Да в налоговой просидела! Проходи!
Она открывает комнату, и мы втроем заходим внутрь. В окружении стеллажей с
китайской косметикой - столик и диванчик. У Аленочки узкие бедра и высокая
грудь. От нее пахнет алкоголем и одиночеством.Я, в общем-то, за китайской
косметикой. Недорогой для такого качества.
Алена выкладывает на стол коньяк, колбасную нарезку, конфеты, яблоки.
- Что за праздник? – улыбается Роза.
- День рожденья у меня! – гордо объявляет она.
- Сейчас, Ален, я клиентку отпущу. Что вы хотели?
- А пусть она остается! Посидит с нами! Будет по-взрослому, на троих! – нетрезво
смеется Алена.
- А что, может, правда? – присоединяется Роза.
- Уговорили! – ясажусь рядом с Аленой, и она протягивает мне узкую ладонь с
длинными пальцами.
- Лена!
- Таня! – пожимаю я ее руку, а она не торопится ее убрать.
Мы выпиваем за знакомство, за день рожденья, за здоровье, за удачу, за любовь,за
родителей…
- Мать меня даже не поздравила! - с обидой говорит Алена.
- Как это? Почему?
- Такие у нас отношения. Долго объяснять. Она мне всегда говорила - если бы я не
знала точно, что ты моя дочь, не показали бы при рождении нос к носу, думала бы,
что чужая! Ненавижу тебя – чаще всего слышала от нее. Они развелись с отцом, я
его даже не знала. Не могу полюбить себя... Вся жизнь кувырком из-за этого…
- Лен… ты что… ты такая красивая! – опешила я от ее признания.
- Ну, красивая. А толку…
- В тебе порода видна, аристократизм! Тонкая кость, голубая кровь!
- Да. Наверно поэтому люблю Питер. Чуть замуж не вышла из-за этого! Не за-муж, а
за-город. Познакомились в Эрмитаже. Его мама, после моей, представляешь, гладит,
Аленушка, доченька.… И папа окружил такой заботой! Не сопливой, а мужицкой, я
чувствовала себя внутри его рук. Мне это было так дико, ново, у меня–то не было
отца. Ну, погуляли с женихом по музеям и я уехала. Звоню его маме, поздравить с
Днем Рождения, а у нее голос грустный. Что случилось? - Тебя со мной нет, -
отвечает. Я бросилась на вокзал, билетов нет, сунула денег проводнику, он в
почтовый вагон меня впихнул. С двумя нетрезвыми мужиками. Все, что угодно могли
со мной сделать за семь часов, но обошлось.… Приехала, у неегора блинов на
столе. В разных стопках. Толстые отдельно, кружевные отдельно. Запах такой на
всю квартиру! А квартира огромная, с высокими потолками! И надо же попробовать
от каждой стопки, похвалить, а я блины с детства не люблю! Всю жизнь меня все
спрашивают - как ты такую фигуру держишь? Да никак! Сладкое не люблю и тесто
ненавижу! А она ко мне – Аленушка! Дочура! Утром проснулась, я вообще сова,
слышу разговор папы с сыном на кухне:
«Ну, ты ее любишь? – Люблю. - Хочешь, чтобы она осталась? - Хочу. - Есть только
один способ это сделать!»Понимаешь о чем я?
- Нет…
- Горизонтальные отношения! – шепотом объясняет Алена.
- А у вас не было секса еще?
- Был, конечно!
- Тогда, что папа имел в виду?
- Ну как … ну это самое!
- Прости меня за дремучесть, я не понимаю, о чем ты!
- Ну, о беременности…, - краснеет она.
- А, типа если ты залетишь, то точно никуда не денешься?
- Ну,да-а… – пьяно морщится она от моей тупости.
- У тебя детей нет? – угадываю я.
- Нет…. Вот так я чуть не вышла замуж за родителей.
- А сам жених, что, тебе не нравился?
- Нравился. По музеям ходить.
- В чем не нравился? В сексе?
- Ну как сказать, - смущается Алена. - Он нежный такой, гладит, смотрит, целует.
Стишки, цветочки.… Тошнит меня от этого…
- Тебя надо мордой в подушку, и в стену вколачивать?
Она,улыбаясь, гладит меня по коленке.
- Может быть…
- Девчонки, а давайте споем! Что вы все о грустном! - активно предлагает Роза.
«Ой, то не вечер то не ве-ечер, мне-е малым мало спалось-ооо…» - тихо затягивает
Алена. Я подхватываю. Роза качается в такт.
Расходимся уже затемно…
Бюст в вязаной кофте моргает в ответ на мое «всего доброго».
Дубовая дверь трясет табличкой «от себя» и отражает ручкой луну…
Я пьяно думаю о судьбах особняков и женщин в России, особенно стоящих
особняками, и о судьбе самой России, она ведь тоже женщина!
Домаот похмельной тоски лезу в интернет.
«Глинищевский переулок известен с XVII века, назван по урочищу Глинище,
существовавшему на месте добычи глины с XIV век, когда эта местность находилась
еще за пределами Москвы». Стало быть, особняк никакого отношения к князю,
соратнику то ли Кутузова, то ли Суворова, не имеет, если таковой вообще
существовал.
Почему-то мне это приятно…
