«…Тут Алдар поднял турка и бросил его наземь. Схватка завершилась. Вот так и победил наш батыр. Как гласит легенда, сам царь Петр наградил храбреца за этот подвиг. Вот и весь сказ» – закончил Нургали-бабай. И тут ночной ветер легким дыханием прошелся по костру, заставив его встрепенуться языками пламени и ярко осветить сидевших мальчишек. В ауле залились суматошным криком первые петухи. Нургали-бабай поднял голову и с удивленной укоризной протянул: – О-о, до кой поры засиделись! Пора вам, малаи, по домам. Поди, родители заждались. Мальчишки, до этого заворожено слушавшие рассказ о подвигах Алдар-батыра, разочаровано загудели. – Ладно, ладно, не последний день живем, даст Аллах, еще расскажу, а теперь ступайте. Завтра не на праздник. Сенокос. Ведь вам рыдванами командовать, вдруг с телеги упадете не выспавшись?! Сраму не оберетесь. Девчонки засмеют. Давайте, топайте, – заторопил Нургали-бабай недовольных мальчишек. Те, делясь впечатлениями об услышанном, говорливой стайкой направились к огням аула, звеня зажатыми в руках удилами уздечек. Аксакал добродушно усмехнулся и поплотней укутавшись в полушубок, уселся за тлевший костер. Разворошил его, подбросил веток. Костер затрещал, поднатужился, блеснул темным пламенем и вдруг резко пыхнул плотным облаком дыма в аксакала. – У, шайтан! – беззлобно сказал бабай(башк.-дедушка) и зашелся в кашле. От пасущегося невдалеке табуна к костру подскакал колхозный жеребец и, навострив уши, посмотрел на охранника, как бы спрашивая: «Что случилось?». – Ничего, ничего, все хорошо, – понятливо отмахнулся Нургали-бабай, но конь не торопился отходить. Аксакал притворно прикрикнул: – Сказал ведь: все хорошо, просто закашлялся от дыма. Ты, Мыкыш, не обо мне беспокойся, – вороша палкой, костер сказал Нургали. – Вон лучше присмотри за своей Ак-Йондоз.(башк - белая звёздочка) Блудная она у тебя, все норовит от табуна отбиться. Жеребец возмущенно всхрапнул и ускакал в темноту ночи. – Ха-ха, обиделся, негодник, – рассмеялся бабай и подвесил над костром чайник. – Пора чай пить, чтоб согреться малость. Хоть и лето, а к рассвету холодает. Вынув из котомки картофельные клубни, аксакал палкой закатал их в горячую золу костра. Поесть, тоже не мешает. Закипая, захлопал крышкой чайник. Аксакал, не спеша заварил чай и, предвкушая удовольствие, налил чашку. Не успел сделать первый глоток, как тут хрипло заворчал лежавший пес Ак-туш,(башк-белогрудый) предупреждая о приближении незваного гостя. И правда, невдалеке зашуршала трава под чьими-то шагами. – Ассалам аллейкум, бабай, – поздоровался выступивший из темноты молодой человек, – собака не кусается? – Уагаллейкум ассалам! – учтиво ответил Нургали, – коль с добром – не тронет. Проходи, садись. Как раз к чаю. Видно, добрый ты, только вот чего ночами бродишь? – Стакан, аксакал, не найдется? – вытаскивая из кармана бутылку, в ответ спросил незнакомец, – да и закуски бы не мешало. Нургали нахмурился: – Не рановато ли ушибаешься бутылкой, джигит? Вроде молод еще. Какие такие заботы тебя так одолели, что в водке утешения ищешь? – А вы вроде и не узнали меня? Я ведь зять Фаткуллы, Рифат. Жену мою Фаридой зовут. – А-а, то-то лицо знакомым показалось, – подавая чашку, ответил Нургали. – Не осуждай меня дед, – выпив водки, попросил Рифат. – С женой вот поругался. На душе накипело. Выпить не с кем. Аул будто вымер, никого не видать. Ну, вот и пришел на огонек. Выпьешь, аксакал? – Нет, Рифат! С молодости не увлекался. Только не думай, что я ханжа. Иногда могу пригубить, но в меру, и то по праздникам. А завтра сенокос, праздника не предвидится. – Да и я не выпил бы, только вот с Фаридой у нас неладно. – Ваше дело молодое. Сегодня поругались, завтра за уши не оттянешь друг от друга. – Нет, бабай. Дело серьезное. Как бы не пришлось разводиться. – Ишь ты быстрый какой! Сразу разводиться! Подушку, не поделили что ли? – Вам вот смешно, а каково мне? – Ну, если так серьезно, говоришь, то расскажи, может что и присоветую. – Дело в том, что Фарида не любит меня. – Может, тебе показалось? Ведь девушки нашего аула не больно бойки на разные слова. Еще наши бабушки говорили: «Каждодневно в любви клясться – можно на саму любовь порчу навести». Вот и помалкивают девушки о ней, словами не разбрасываются. Один раз сказала и хватит. Зато слово это много стоит. – Вот именно, аксакал! Фарида ни разу не сказала, что любит меня. Хотя уже три года прожили. – А как же ты женился без любви-то, зачем сватался? – Фариду я со школы еще люблю. А у нее с Ринатом любовь была. Дружили они с детства. В школе женихом и невестой их дразнили. В армию проводила. Только вот Ринат ее из армии другую жену привез. – А-а, помню. Весь аул тогда шушукался. Даже моя благоверная мне поведала, да только я ее обрубил… Дескать, не твое дело – чужие души полоскать. – Фарида тогда училась в педучилище. А я рядом в ПТУ на водительские курсы поступил. Хотел к ней поближе быть. Почти каждый день видел ее. После свадьбы Рината, черней ночи ходила. Ну и посватался к ней. Рассказал о том, что со школы ее люблю. Она дала согласие быть моей женой. Вот и живем. Только душами никак не срастемся. Спасибо хоть сына родила. Не люблю я приезжать в ваш аул. Как приедем, Фарида сама не своя становится. Да и Ринат, как на грех, новый дом на ее улице поставил. Посмеяться хотел что ли? Как мимо его двора идем, того гляди себе шею свернет, все оглядывается. Вот и сегодня, сижу на лавочке после ужина, курю. Гляжу, Ринат мимо идет, под хмельком. Подсел ко мне. Я тут его и спроси: мол, зачем дом построил на ее улице, места в деревне больше не было, или, насмехаться решил? Знаешь ведь, что Фарида, как увидит тебя, неделю на себя не похожа. Засмеялся подлец. Мое дело, – говорит, – где дом ставить. И ехидно еще так добавил: мол, вот она, человеческая благодарность, вместо «спасибо» ругань слышит. Да если бы он не привез другую жену, не видать бы мне Фариду, как своих ушей. А так хорошая мне девка досталась. А в постели как хороша! Это он как мастер говорит – ключик-то он первый к ней подобрал. Я не выдержал, дал ему с размаху. Так он и повалился. Фарида услышала свалку, выскочила из-за ворот, к нему кинулась, кровь ему вытирает, сама плачет, на меня кричит, гонит прочь. Народ стал собираться. Махнул рукой я, ушел к реке и сидел там, пока не стемнело. Возвращаюсь к тестеву дому, а там уж и окна темные. Стало быть, не ждали меня. До того горько стало! Взял из машины бутылку и пошел на огонек. Вот такие вот дела, аксакал. Рифат налил себе в чашку и залпом выпил. – Ты закусывай, а то опьянеешь. Да, сынок, закрутилось у тебя. Только вот послушай, что я тебе скажу. Во всей этой круговерти ты виноват. – Как это я?! – поперхнулся Рифат. – А кто еще? Ты, когда женился, о чем думал? Думал, если ты по легкому замуж ее взял, и любовь задарма будет? Знал, что она Рината любит? Знал. Так вот, сынок, теперь терпи. Любовь это не только вздохи, но и великое терпение. Фарида – хорошая женщина. Можешь быть уверен. Она еще никак с прежней любовью не сладит, а тут ты от нее свое требуешь. Подожди немного, пусть свою занозу сама вынет. Дай перегореть ее душе. – А сколько ждать-то? Уже три года живем. – Э-э, джигит, иногда человек всю жизнь ждет. Любовь не надо требовать, она дается как награда. – Чем я плох, что меня нельзя полюбить? Зарабатываю хорошо. Дом – полная чаша. Машина – людям на зависть. Не пью. Только вот сегодня расслабился. – В том, что ты хороший, никто не сомневается. Но, порой женщине всего этого не нужно. «С милым рай и в шалаше» – слыхал эту пословицу? Просто тебе не повезло, сынок. Не тебя она первым полюбила. А первую любовь женщина никогда не забывает. Так и Рината она долго будет помнить. Сейчас она мучается так, что и грешнику не пожелаешь так страдать в аду. Первая любовь с кровью отдирается, душа плачет. Ни с чем мы так горько не расстаемся, как с миражами первой любви. Ведь она так верила в него, в его любовь, а он предал. А это очень трудно пережить, – поверь моему опыту. – А что и у вас так было? – Что прошлое ворошить? Моя жена, Сания, тоже когда-то любила первой любовью, только не меня. Он на войне погиб. Долго не давала согласия за меня замуж выйти. Только терпением и своей лаской завоевал ее любовь. Хотя, тоже долго мучилась. Меня во сне его именем называла. Так что сынок, такие вот дела. А Фариду пожалей и прости. Как говорили наши предки, «Даже если женщина виновата, настоящий мужчина должен ее простить, ибо она мать его детей. А матери можно простить всё!». И мой совет: не пей. Водка никогда и никому не давала утешения, только губила. Тут опять заворчал Ак-туш. К костру подбежала Фарида и с плачем кинулась на шею Рифату. – Господи, Рифат, ты живой?! Я уж вся изволновалась, все улицы пробежала. Тебя нигде нет. Я уж тут забоялась. Вдруг ты уже не живой. Неужели подумал, что я Рината пожалела? Да я за тебя боялась. Знаю ведь какой ты горячий. Вдруг зашибешь этого подлеца, а тебя посадят. Пойдем, Рифат, пойдем, мой милый. – Фарида, ты, в самом деле, так боялась за меня? Ох, скрытная моя! – А что мне на весь аул трубить, о том, что ты мне дорог? Дурачок ты мой! – Иди-иди сынок! Видишь, как дело повернулось. А ты еще не верил… – сказал Нургали. Молодые повернулись и, обнявшись, пошли к аулу, щебеча между собой. – Э-хе-хе, молодежь. Все у молодых есть, только вот главного нет: терпения! Правду я говорю, Ак-туш? Пёс повернул голову и шевельнул хвостом, соглашаясь. Тем временем уже рассвело. Аксакал, кряхтя, поднялся и коротко свистнул. Подбежал Мыкыш. – Ну, как твоя Ак-Йондоз, не сбежала? Жеребец потряс роскошной гривой. Нургали взнуздал его и повел в сторону конюшни. За ними потянулся весь табун. Начинался новый рабочий день.
