Рубиновый глаз закатывался за подрагивающее веко горизонта. С реки потянуло
холодом, и Пашка поёжился. Он сонно наблюдал, как старик сматывает сеть.
Узловатые, словно какие-нибудь коренья, пальцы ловко цепляли зелёные нити и
набрасывали петли на нос пришвартованной лодки. Татуировка в виде солнечного
диска то выглядывала из-под рукава телогрейки, то вновь закатывалась в
морщинистую тьму.
- Да-а, - протянул старик, мотнув головой, - вот баба-то нынче пошла… И где ж ты
такую откопал?
Пашка пожал плечами.
- В сети познакомились.
Старик какое-то время молчал, а размеренные движения его рук чуть замедлились.
- Паучиха что ли? – он вдруг сипло рассмеялся.
- Да не. В интернете.
- Гдесь?
- В общем, по переписке, - выдохнул Пашка.
- Вот те на. Так ведь письмами в гроб не загонишь. Поди ж встречались апосля?
Отвечать не очень хотелось. Пашка начинал замерзать, а наплывающая с востока
тьма пробуждала необъяснимую тревогу. Казалось, что это его хрупкий мирок
накрывают тяжёлой крышкой. И первые колючие звёзды вострились в неё гвоздями.
Ему хотелось обратиться к старику по имени, раз уж беседа принимала такие
обороты, да к тому же старик представлялся. Но сначала он не разобрал, а теперь
и вовсе позабыл – то ли Харон, то ли Харитон… чёрт те знает.
- Да понимаете, запала сразу в самое вот сюда, - Пашка приложил кулак к груди, -
как мыслями похожи, как отвечает прямо, и фотография её… из пены морской.
Контакт, ядрён-батон! Переписывались. Неделю, две, месяц… встретимся?
встретимся. Решено – значит заладилось. Где? В клуб пойдём вместе, в субботу. А
по набережной весна, черёмухой веет, огоньки по воде, в воздухе сказка разлитая
– бери не хочу. Вот я, идиот, и попёрся.
На другом берегу реки ударил колокол. Но ударил всего раз, прервавшись. И затем
все звуки исчезли, словно кто выпил их из воздуха. Не слыхать было даже плеска
сети, вытягиваемой из чёрной воды. Мир онемел.
- А там, в клубе, - продолжал Пашка в тишине, - всё как обычно - подпитый,
охмурённый. Совсем расслабился. Давай приставать, в наглую. И вот как раз тут
появляется этот… и не один, а с компанией. Я, говорит, муж её, а ты, сука -
покойник.
Пашка остановился, начал ждать реакции. Но старик слушал молча, как и весь мир
вокруг. Хмурый, как уголь и молчащий.
- Развод, чё… Киданула меня подруженька. Вот те и контакт! Открываю глаза на
улице уже. Не глаза даже, а глаз. Как мочили, как по карманам шарили – уже не
чувствовал даже. Только бы, думаю, дыхание не потерять. Только бы дальше
вдох-выдох. Чтобы сердце билось. Потом опять в темноту. А там раз, и вижу камень
мостовой, гранит, и волны под мостом, и тащат куда-то. А пошевелиться не могу.
Ну а дальше сами знаете.
Звуки начали возвращаться в мир. Но совсем другие, изменённые. С укрытой туманом
долины на том берегу доносились то ли песни, то ли плач с причитаньями, а иногда
казалось, что овцы блеют. Колокол трещал медным тазом, дробясь на воронье
карканье. И фоном всему было приглушённое бурление.
Старик перевёл взгляд с убранной в кольца сети на Пашку и невесело подмигнул.
- С кем не бывает.
- А ч-ч-чего не бывает? - сглотнул тот.
- Паутина, Павка, по всему миру честному растёт. И всегда она была, токмо формы
у ней разные. Сети-соты, да бабьи красоты…
Он поднял руку и стянул с его уха ленточку тины.
- Ты вот чего. Подымайся давай, хватит лалы водить, порась.
Оба встали: старик рывками и кряхтя, Пашка – растерянно шатаясь. Сумерки сопели
туманами и острым речным запахом. Старик взошёл на лодку и взял весло.
- Обол давай сюды.
Пашка посмотрел вопросительно. Старик нетерпеливо сплюнул на илистый берег,
вскинул подбородок и щёлкнул пальцем по горлу.
- А, да-да, я ж и забыл.
С одной стороны покидать этот берег Пашке совсем не хотелось. Пусть он и
превратился вдруг во мрачную лощину, а всё же оставался родным. Но что-то внутри
подсказывало, что воли его тут никто спрашивать не станет, и путь указан ясно.
Пашка наморщился, полез пальцами в рот и выудил из-под языка маленькую монетку.
Он протянул её старику, и тот кивнул в сторону кормы. Пашкины кеды оставили
вмятины в пенящемся иле, окрасились в бурую зелень. Он согнулся и, неуклюже
ступая по дощатому днищу, пробрался к корме.
Под перекладиной скамьи лежала скрученная сеть. В ней что-то копошилось, что-то
пыталось вернуться в воду, тихонько хлюпало.
- Ну, поплыли, что ли?
- Эх, - Пашка свесил голову, - поплыли, значит.
И в плавном круге отразилось весло. А на том берегу сгущался туман, и лампадки
мутнели сквозь него, встречая.
