В календаре обведено число –
В тот день мы виделись у маленького пирса,
Где шторм в закате бронзовом искрился,
И корабли куда-то вдаль несло…
Друг к другу стоя чуть наискосок,
Глядели мы, как волны в пенной драке
Сгибались в вопросительные знаки
И без ответа бились о песок.
Мы не считали кораблей… Мы просто любовались каждым новым прибытием и весело
махали вслед уходящим парусникам. Это казалось немыслимым – пересчитать все
огромные крейсеры и маленькие яхты, которые находили приют в нашем порту. Мы
знали, что так будет всегда, и не могли представить себе наш порт по-другому.
Но вскоре появилась статистика! «Статистика!». «Статистика говорит, что большая
часть ограблений (городских и местных) присуща иноземным судам самозванцам.
Нужно перекрыть свободный вход в порт, а пропуска оставить только а судами
чрезвычайного назначения, то беж за судами военными», - говорил мой отец,
человек ведающий в корабельной организации. Этим словам никто из нас не решился
предавать особого значения. Нам было всё равно… Это сейчас я понимаю, что дело
было не в какой ни в статистике… Но тогда… Тогда мы были счастливы и не верили,
что бывает как-то по-другому.
Я рос с братом. Он был старше меня на 10 лет. И сразу после оглашения этой самой
статистики брата забрали. Я помню, он прощался со мной очень бережно… Говорил,
что скоро вернётся, всё время улыбался и много обещал на будущее. Тогда мы
виделись с ним в последний раз.
Как и прежде много судов покидали наш порт, но более не возвращались обратно.
Уже через неделю на границах загнанного в петлю моря осталось всего лишь два
крейцера. Они были огромные, но из размера никогда бы не хватило, чтобы
заполнить ту пустоту, которая поселилась в порту. Даже солнце стало жадным. Ему
не хотелось больше рассыпать свои лучи попусту и небо затянулось тучами. Но и
дождя тоже не было. Исчезли чайки. Всё меньше рыбаков посещали свои отвязные
лодки. И мы стали сдержанней. Со временем покинул порт один крейцер, а ещё позже
западный ветер донёс до нас запах войны.
Сырое утро пропитанное йодом и туманом съедало мои мысли. В тот день я последний
раз сидел на причале и болтал ногами в воде. У меня был в руках бумажный
кораблик, но мне не хотелось отпускать его в это море пустоты, и я нежно лелеял
его в
руках. Когда в тот самый момент, будто бы из под ног с устрашающим шумом и
плеском, разрезая просторы водной глади, вынырнула гигантская железная чёрная
змея. В тот день я впервые увидел подводную лодку.
Я перепугался и вздрогнул, мо кораблик выпал из рук и утонул в бурлящей пене, а
вместе с ним утонуло и моё детство. Я навсегда запомнил тот страх, который бежал
со мной по причалу до самого дома, и запах войны породнился с моими мыслями.
Спустя неделю весь берег обвязали железным забором. Откуда-то появились люди в
формах, пропускные пункты. И везде стоял это невыносимый запах пороха. Он как
будто оседал на лёгких, и от этого становилось тяжело дышать.
Тогда мой отец охранял пороховой склад в порту…
Его взорвали немцы.
Я вырос…
Дело отца перешло в мои руки. Я много забыл из прошлого. Забыл, как я учился,
забыл, как взрослел. Будто всё это можно поместить в одно мгновенье войны.
Я помню только наш порт. Тот, каким он стал в связи со статистикой.
Я долго верил в будущее… Мы все в него верили, и эта вера нас спасла. Но теперь
я не верю в настоящее.
Миражи войны присутствуют кругом. Их нельзя засыпать песком или утопить в
лазурной пене. Лица друзей, родных, которые навсегда остались там – в призрачном
прошлом – не отпускают меня и сегодня. Но моя вера устарела. А порт жив.
И не один теперь прибывший сюда корабль, не один моряк или же просто наблюдатель
никогда не поверит в ту призрачную пустоту, которая царила здесь, кажется,
совсем недавно.
Р. S.
Теперь ваша очередь верить, мы старались для этого.
И пусть ваша вера никогда не стареет.
