Был Чехов поцелован Богом,
Его весь Мир боготворит,
Душа его над Таганрогом,
Как чайка белая, парит!
Эти строки сложились не так давно. Хотя писать о Чехове ничего не задумывалось.
И вдруг выплеснулось.
А память стала перелистывать годы, словно страницы прочитанной, но забытой
книги.
Из далёкого далёка всплыло, что первый мой Чехов был не автор Чехов - а собачка
Каштанка. Её нелегкая собачья доля.
Рассказ перечитывался, с небольшими перерывами, несколько раз. Я всё надеялся,
что она не потеряется.
Я пытался изменить судьбу Каштанки и сам написать что-то подобное. Кажется, в
седьмом классе осмелился отнести один из своих опусов в районную газету.
Школу окончил в 17 лет. Встал вопрос - куда податься за профессией! Батя
настоятельно требовал ехать из нашей "глухомани" в Пятигорск и поступать в
техникум, чтобы выучиться на "булгахтера". А для меня этот "булгахтер" был
словно кость в горле! Но я знал, противиться бессмысленно. И согласился. Сделав
вид, что еду в Пятигорск, с тремя одноклассниками укатил в Таганрог. За компанию
с одним из них поступил в Машиностроительный техникум. Сообщил бате. Он был
потрясен. Но доволен. Тем, что я оказался при деле. И денег на житье-бытье
прислал. Однако, не более чем через месяц, я до того возненавидел некоторые
точные науки, которые нам преподавали, что со скандалом забрал документы и ушел.
Не подумав, что из общаги-то меня тоже выбросят! И оказался на улице.
Началось время скитаний. Хорошо, что в тех местах осень долгая и теплая. Ночевал
на чердаках, в заброшенных сараях, на вокзале. Сообщать бате боялся. А средств к
существованию не было..
Приспособился с такими же бродягами совершать "набеги на сады". Ночной
электричкой отъезжали мы в сторону Ростова километров на двадцать-тридцать.
Высаживались и шли опустошать прижелезнодорожные колхозно-совхозные сады.
Набивали яблоками свои мешки, сумки и ранней электричкой возвращались. Тащили
добычу на базар, оптом, подешевке, сбывали бабулькам. А они продавали дороже, с
выгодой для себя. Но сезон закончился, яблок не стало. Пришлось щелкать с голоду
зубами.
Как-то услышал: "Парень, подработка есть, идем." Мужик привел меня на
железнодорожные склады. И я с другими оборванцами стал разгружать и загружать
вагоны: лесом, известью, цементом, кирпичом. Всем, чем велели. Платили не густо,
но на еду хватало. Еще и оставалось. Сколотилась бригада. Разношерстная,
разновозрастная. Горбатиться заставляли от темна до темна. Болели мышцы, ломило
спину. Но слабинку нельзя было показывать. Могли выгнать. Получив деньги,
сбрасывались. Ели, пили и расползались кто куда. Иные засыпали прямо в складе. Я
не пил. И надо мной насмехались. Подначивали. А у меня батя был строг, я к вину
не был приучен. Какое-то время терпел издевательства. Но не выдержал и
попробовал. Попробовал и ... Проснулся в отделении милиции. Смотрю вокруг и
ничего не понимаю. И ничего не помню. К счастью, оказалось, преступлений я не
совершал, ни на кого не бросался, не оскорблял. А шатался по вокзалу и горланил
песни. За нарушение общественного порядка дали 15 суток. После скитаний эти
сутки показались мне настоящим раем: спал я в тепле под охраной, кормили хорошо,
под охраной выводили мести улицы, убирать вокзал и общественные места. Но было
стыдно.
Отсидка закончилась. И власти занялись мной вплотную, т.к. я подпадал под статью
"тунеядство". У меня ведь не было ни жилья, ни работы. Хотели выслать к
родителям, или восстановить в техникуме. Чему я воспротивился до истерики. А в
одном ПТУ был недобор. И меня, невзирая на мои протесты, быстренько туда
определили. Чтобы не болтался неприкаянный. Сопротивляться было бесполезно. Тем
более, поселили в общагу! И я со скрежетом зубовным стал ломать голову над
"допусками" и "припусками"! Два-три раза в неделю у нас была практика в
мастерской на территории завода. Нас учили токарничать, слесарничать и прочим
премудростям будущего ремесла. Это, хоть как-то скрашивало скуку теоретических
занятий.
Но еще большей отдушиной, по крайней мере, для меня были занятия по эстетике.
Нас водили на всякие экскурсии, в музей, на выставки. Как-то объявили, что идем
в домик Чехова.
Когда я увидел этот домик, не поверил своим глазам! Чтобы Чехов жил в таком
скворешничке?! Быть того не может!
Потрогал и погладил кроватку, на которой он спал. Уходя, несколько раз обошел
вокруг домика. Заглядывал в окошки. Все не верилось в реальность того, что вижу.
Невольно захотелось знать о нем больше. Открыл для себя библиотеку его имени. И
часто не уходил из читального зала вплоть до закрытия.
Однажды нас повели в театр им. А.П. Чехова. Показали место на галерке, где
сиживал гимназист Антоша. Пожалуй, тут-то все и началось. Какой спектакль
смотрел - не помню. Но состояние праздника в душе сохранилось на всю жизнь. Зал
с огромной люстрой и позолотой на ложах. Ожидание чего-то таинственного,
неведомого. В общем, случилась сказка волшебная. В которую хотелось попасть еще
и еще раз!
И, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Как-то нашу пэтэушную братву из центра города понесло поразвлечься на
танцплощадку "пятачок", что у памятника Петра Первого. На высоком берегу моря в
районе порта.
И надо же было мне схлестнуться там с одним парнишкой из-за девушки. Он заявил
мне, что она - его возлюбленная. И запретил танцевать с ней. Я же уперся и,
наперекор ему, без конца приглашал её. Предупредив своих парней, чтобы, в случае
чего, прикрыли меня, я, в очередной раз, пригласил "запретный плод".
Танцую и чувствую, меня кто-то хлопает по плечу. Обернулся, вижу, стоит этот
белобрысый, а в руках - нож. Не успел дернуться, как он пырнул меня под лопатку.
От боли я потерял сознание.
В больницу приезжал батя. До сих пор не могу забыть его жалкой согбенной спины и
горестных-горестных глаз. Ведь я один был у него. Прости меня, батя.
Но организм был молодой, крепкий. Вскоре я поправился. Однако, это стало
препятствием, когда пришло время призываться в армию. Меня несколько раз
обследовали и каждый раз откладывали призыв. Хотя я уже и ПТУ закончил, и на
заводе работал. А в те времена служба в армии для парня считалась престижным
делом. И я чувствовал себя несколько ущербно.
Жилось весело, беззаботно. Зарабатывал неплохо. Как-то с приятелями обмывали,
точно не помню какую по счету получку. И шатались по "бродвею" до полуночи.
"Бродвеем" мы называли отрезок улицы от ДК имени Сталины до ресторана "Березка".
Кстати, к тому времени я уже стал знаменитостью этого "брода", т.к. мои песни
распевали под гитару многие любители погорланить. Самой популярной из них была
"Бродят парни по "Бродвею".
Осмелюсь привести здесь начальные слова её.
Бродят парни по "бродвею",
Глазки захмелённые,
Пахнет вермутом, портвейном
Тротуар заплеванный!
И разит округа бранью,
Анекдотами "с наваром",
Блеют парни, по-бараньи,
Под охрипшие гитары!
Чуваки тут клеют "кадры";
"Где дешевенький товар?"
И готов от слов базарных
Провалиться тротуар!
У девиц на щечках пудра!
Рассекают стаями,
Ухмыляются, как будто
Матообтекаемы!
Песню парни пели с наслаждением. Она была про них и это им очень нравилось.
Так вот, увидел я объявление на театре. В нем говорилось, что идет набор в
актерскую школу-студию. Размышлял недолго. Быстренько собрал нужные документы и
сдал в приемную комиссию.
А в те годы актерская профессия была популярной. Поступало, как я потом узнал,
более четырехсот человек. У театра змейкой стояла очередь из молодежи. Прохожие
недоумевали и спрашивали: "Что продают?"
Набирал курс и вел Соколов Владимир Дмитриевич. Ему тогда было немногим за
сорок. Но мне он казался взрослым, солидным и мудрым. Я не предполагал, что
человек может столько носить в голове знаний! Он мне казался ходячей
энциклопедией! Я впервые осознал, что мой интеллект, по сравнению с его,
находится на нуле. Я словно губка впитывал его слова, мысли, идеи, выражения.
Студийная жизнь протекала стремительно, азартно, в поиске! Захватывающе!
Имя Антона Павловича Чехова было с нами постоянно. Мы себя звали "чеховцы".
Смотрели-пересмотрели все спектакли театра.
Мы из безалаберных, дворовых, заводских оболтусов постепенно превращались, в
мало-мальски, мыслящих существ. Что-то пытающихся творить.
Я постоянно что-то писал. В основном, стихи. Которые, впоследствии, перечитав,
сжег.
Окончив студию, сезон проработал в театре им. А.П.Чехова. А потом поехал искать
счастье в другие города и театры. О чем, с годами, все больше и больше сожалею!
Нет бы остаться в родной Альма Матер!
Поступил в Литературный институт им.М.Горького. Почему-то писались пьесы-сказки.
Их начали ставить. Но нагрянула перестройка. Все бросились зарабатывать деньги.
Режиссеры хлынули в инсценировщики. Классику доили, как только могли! Об авторах
забыли.
Но институт я закончил. Закончил и понял - писать как Чехов я никогда не смогу.
Разочарование собой было полное.
Несколько лет не прикасался к перу. Окутала апатия мысли.
Не успел оглянуться, как догнал и перегнал Чехова в возрасте. Пролетели
десятилетия. И Россия-матушка отметила 150 летие Антона Павловича.
А все мое отношение к его Гению вылилось в эти четыре строки!
Был Чехов поцелован Богом,
Его весь Мир боготворит,
И чайкой белою парит
Его душа над Таганрогом!
