На тот момент, когда к нам в психиатрию поступил пациент Макеев, мне было
тридцать семь лет. Я запомнил этого мальчика надолго. На всю свою жизнь.
В этом заведении я работал уже семь лет сряду. Скучная, серая жизнь в стенах
психиатрической лечебницы сделала больных под стать себе. Если когда-то кто-то
здесь улыбался... Впрочем, такого я уже не помню.
Вы знаете, читатели?! Вы это знаете! То чувство, когда в пасмурную погоду
выглядывает солнце. Сразу на душе становится веселее — вы чувствуете жизнь. Женя
Макеев стал для меня этим самым солнцем.
День 1.
Странно было увидеть юного подростка с блеском в глазах среди наших овощей. Под
овощами я подразумеваю пациентов с нашего отделения для тихих.
Женю привели родители — люди солидные и интеллигентные с виду. Они держали
ребёнка за плечи и улыбались, когда он кричал так, чтобы его услышали: «Я не
больной! Слышите? Я не больной!». Главврач стоял рядом и уверял: «Не волнуйтесь!
Мы проведём пару процедур и ваш ребёнок выйдет из этого странного меланхоличного
состояния».
Родители ушли с главврачом, а Женя остался тут. Озираясь, он потихоньку стал
осознавать неизбежность последующих событий. Он улыбнулся и пошёл к
действительно больным людям. Он спрашивал их имена, спрашивал об их интересах и
предпочтениях в еде. В ответ семнадцатилетний юноша получал безжизненные,
потухшие взгляды и иногда мычания.
Энтузиазм этого мальчика пропал, но тот пленяющий блеск в глазах остался. Он
понял, что с «ними» ничего не выйдет и подошёл ко мне. Я думал, что он заведёт
беседу и мы с ним поговорим ну хоть о чём-нибудь, пусть даже о глупых, никому не
интересных пустяках, но нет. Он всего лишь попросил стакан апельсинового сока.
Вечером Женя вместе со всеми лёг спать и не проронил ни единого слова.
День 2.
«Так, тут транквилизаторы для Корнеенко, лёгкое успокоительное для Степанова...»
и чу! Возле умывальной раздался звонкий голос: «Я Чингачгук! Юху!».
Кто бы мог подумать, что этот молодой бесёнок с утра пораньше, измазавшись
зубной пастой, захочет поиграть в индейцев?! Напугав овощей, он, взятый под руки
санитарами, отправился к главврачу.
Читатели! Я испугался! Право, я испугался, что больше не увижу жизнерадостных
огоньков в его глазах. Сложно представить, какова была моя радость, когда Женя
вернулся грустный, но всё ещё полный жизни.
Он снова пошёл донимать готовившихся ко сну пациентов. Он спрашивал их о свободе
духа, о свободе мысли, о свободе совести, о последнем в особенности. Он опять
ничего не услышал в ответ, разве только Степанов заплакал и сказал, что хочет
спать.
Женя подытожил ещё один день стаканом сока.
День 3.
В этот день меня попросили посидеть с буйными. Их отделение находилось в
противоположном корпусе. Я взял книгу и пошёл читать под неумолкаемые стоны
безнадёжных больных.
В нашей психиатрии буйные почти не отличаются от тихих. У них те же болезни, на
той же стадии, только переносят они их тяжелее. Тут те, кто сошёл с ума после
войны, после нападения грабителя в подворотне, после потери близких или смысла
жизни. Если среди тихих генералы и майоры, то среди буйных солдаты, которых
называли «пушечным мясом». Среди тихих тихоня, на которого напал здоровый мужик
и потребовал от того все деньги под предлогом, что убьёт всю семью своей жертвы;
среди буйных спортсмен, который просто не ожидал удара сзади. Солдаты до сих пор
слышат выстрелы пушек, а жертв уличных преступлений до сих пор преследует
паранойя.
Всех этих людей уже не вылечить. Если бы я был не прав, то они не проводили бы
тут десятки лет.
Я привык к их страхам, ужасным иллюзиям. Я привык и мог спокойно читать, когда
кто-то вдруг падал ниц и кричал: «Граната!». Мне стыдно за это, господа. К
такому привыкнуть нельзя, а я...
Я поднял трубку телефона и услышал голос главврача. Он звал меня прибрать за
одним тихим. Размышляя о схожести и отличии между буйными и тихими, я пошёл в
своё отделение.
Все мои овощи на месте. Что же случилось? И где мой Женя с блестящими синими
глазами? Где он?
Где были санитары, когда Женя открывал окно третьего этажа? Тоже читали? Почему
они не уследили за этим мальчиком? Почему он при падении ударился об железную
изгородь клумбы? Почему я не спас его? Почему?
Под подушкой у Жени я нашёл книгу Фенимора Купера. После долгих расспросов,
пациенты сказали, что перед смертью он им крикнул: «Овощи! Я полетел!».
Женя что-то знал. Я пришёл к выводу, что он знал что-то запредельное для
рутинных людей. Он улетел к тем, кто знает ответы на его простые вопросы.
21:00. Степанов заплакал и сказал, что хочет спать.
