Пятница. Моросит дождь. Я сижу за столом в ординаторской и, позёвывая, заполняю
дневники наблюдений за состоянием пациентов.
Совершенно неожиданно раздался громкий кашель. Я вздрогнула. Опять этот Хафиз! И
что за манера такая ― ходить бесшумно, будто крадучись? Хоть на шею колокольчик
ему вешай!
На самом деле его полное имя Хафизулла. Это ординатор из Йемена. Смуглый, худой,
немногословный. Сказать честно, его открыто недолюбливают. Нет, причина совсем
не в расизме, национализме или, не дай Бог, в том, что он рьяно исповедовал
ислам. Но был он как-то уж очень замкнут. И не только. В его глазах всегда
читалось осуждение. Осуждение буквально всему, что происходило вокруг.
Между тем в соседнем отделении работал ординатор Махмуд, ― обаятельный, весёлый,
этакий энергичный «шоколадный заяц». Кстати, тоже из Йемена, и ни цвет кожи, ни
лёгкий акцент не мешали ему быть всеобщим любимчиком, и прежде всего ― женской
части больницы.
Итак, Хафиз шуршал историями болезни и продолжал беспрестанно кашлять. После
очередной серии натужных кашлевых толчков я не выдержала:
― Ты бы хоть таблетку какую выпил! Иначе подобно биологическому оружию скосишь
инфлюэнцей полбольницы! А ещё лучше, отпросись и иди домой!
― Не могу. У меня операция запланирована, ― и взгляд, выражающий поистине
вселенскую скорбь.
― Отмени, делов-то! Тем более что в таком состоянии идти в операционную ― это
форменное преступление: будешь там стоять и сопли в рану ронять!
Тут прозвенел телефонный звонок. Стоило мне снять трубку, как на другом конце
провода раздалось разъярённое: «Какого хрена вы заказываете операционную, если
нет оперирующего травматолога?! Живо сюда пошлите хоть кого-нибудь! Время
наркоза не резиновое!»
Сама не знаю, и кто меня дёрнул согласиться заменить Хафиза, но факт остаётся
фактом: я уже спешно переодеваюсь и вхожу в операционную.
― А! Явление травматолога народу, то есть, нам с вами, простым смертным! ―
раздался слегка картавый голос.
И над ширмой, той самой, которое обычно закрывает голову пациента от всего
происходящего вокруг, проявилось лицо анестезиолога Аркадия Валентиновича. Всю
палитру чувств, которые он испытывал в данный момент, передать мимикой он,
разумеется, не мог, поскольку широкая марлевая маска не позволяла, поэтому
каждое свое слово он снабдил максимальной дозой яда.
Я гневно вскинула глаза на источник обидного комментария.
― Постойте-ка! А Хафиз куда подевался?
Видимо Аркадий Валентинович был не на шутку озадачен. Ишь ты! А я чем их не
устраиваю, интересно? Только что требовали хоть какого-нибудь травматолога, а
теперь перебирают. Чего таить? Моё чувство собственного достоинства было
уязвлено.
― У него температура поднялась, ― пояснила я нехотя.
― А, ну всё ясно тогда! Я даже подумать не мог, что положительные результаты на
гепатит С у его больной так негативно скажутся на состоянии его здоровья.
Ай-яй-яй!
― В смысле?
― Ну как же! Не далее как полчаса назад наша лаборатория сделала глубокое
одолжение, ― в этом месте в его голосе прозвучал неприкрытый сарказм, ― и
удосужилась-таки переслать анализы, результаты которых мы должны были получить
ещё пару дней назад. Совершенно неожиданно выяснилось, что у этой конкретной
пациентки ― гепатит С. И я вас уверяю, Хафиз к тому времени был ещё вполне
здоров. Скажу более того ― при мне даже не чихнул ни разу!
― Хлороформа мне в нос! ― ошеломлённо выдохнула я медицинское ругательство.
Меня охватила тихая паника. Гепатит С не зря прозвали «ласковым убийцей». Это
смертельный вирус, передающийся преимущественно через кровь и убивающий человека
медленно, незаметно, словно исподволь.
А теперь представьте себе: мне не более чем через минуту работать в ране,
буквально кишащей этим злокозненным вирусом. При этом, жизни самой больной
ничего (кроме дремлющего пока гепатита С) не угрожает. Ну не удалят ей эту
металлоконструкцию. Она будет жить так же, как и жила, пока, разумеется, печень
не откажет. Возможно, лёгкий дискомфорт в руке сохранится, но, помилуйте,
пациентка давно перешагнула 60-летний рубеж и, насколько я могу судить, ей явно
не светит место в олимпийской сборной по художественной гимнастике. Так что же
мешает мне отменить операцию? Уже опудренные тальком и натянутые перчатки? То
есть отменить операцию до введения пациента в наркоз допустимо и будет понято
всеми, а вот демонстративно бросить скальпель и хлопнуть дверью, будет расценено
как малодушное невыполнение своих профессиональных обязанностей? Поистине
редчайший позор! Сбежать из операционной!
И хотя инстинкт самосохранения во мне бил во все колокола и буквально корёжил
внутренности, я сделала шаг к пациенту. Ноги двигались с трудом, будто скованные
неподъёмными средневековыми кандалами. Но врождённое упрямство вкупе с некоторой
долей глупости (подозреваю, что доля последнего значительно превалировала)
оказались сильнее, ибо я, не узнавая собственного внезапно севшего голоса, глухо
скомандовала:
― Скальпель!
Сердце сразу же пропустило пару ударов.
В руку мне вложили требуемый инструмент. Операционное поле заблаговременно было
обработано йодным раствором, потому выделялось средь белых стерильных простыней
большим рыжим пятном.
Я, задержав дыхание, осторожно сделала округлый надрез. В ране выступила большая
капля крови. Капля, которой под силу низвергнуть мою жизнь на самые задворки
реальности: запрет на работу в сфере хирургии, далее длительное заболевание,
бесплодные попытки уцепиться хотя бы за кромку своего существования, всеобщая
жалость и, как неминуемый финал, кончина во цвете лет.
Одна капля крови… В мозгах застучало, как навязчивая мысль параноика: «Одна
капля… одна капля… одна капля…» Слова пробегали как по замкнутому кругу, всё
быстрее и быстрее, в глазах потемнело, всё тело враз одеревенело, и я на
мгновение выпала из оков реальности… Но из изменённого состояния сознания меня
вывел спасительный писк аппаратуры для наркоза.
Я непроизвольно сделала шаг назад. Интересно, почему такая гробовая тишина в
операционной? И все почему-то выжидательно уставились на меня. Почему именно на
меня? А да… Я ― хирург… Вот. Я ― хирург… хирург… Начала повторять словно мантру,
чтобы изгнать из головы нежелательные истерические мысли.
― Стойте!!! ― это вскочил со своего места Аркадий Валентинович.
Неужели нашёлся-таки человек, который прекратит всё это безумие?!
― Наденьте на доктора ещё пару перчаток! ― и он обессилено плюхнулся своей
массой в полтора центнера на крякнувший под его весом вращающийся табурет.
Опытная медсестра сию же секунду исполнила озвученную команду. Пальцы тут же
туго стянуло латексом. Пожалуй, даже слишком туго. Так что теперь кисть даже не
разогнуть в полной мере. Необходимо отключить все эмоции. Отключить эмоции...
Осушив рану, я обнаружила концы спиц, теперь необходимо освободить их от мягких
тканей и захватить плоскогубцами. Резко дёрнула одну из спиц по оси и
высвободила металл из кости. Есть! Снова дёрнула, вот и вторая в моих руках.
Я ликовала. А что? Кажется, жизнь налаживается! И с энтузиазмом принялась искать
признаки проволоки. Ощупываю гладкую поверхность кости миллиметр за миллиметром.
Так, где же она? Вот, кажется, острый конец закрутки.
Упс! Это, словно воздушный шарик, лопнула излишне туго натянутая перчатка!
Видимо, медсестра не угадала с размером. Растерянно разглядываю правую кисть.
Наружная перчатка и вправду проколота в области подушечки большого пальца. Но
внутренняя ― цела! Ур-ра!
― Работаем! ― это я приказала скорее себе, чем присутствующим, чтобы как-то
внутренне собраться.
Так, нужно скусить щипцами закрутку. Скусила, вытащила! Выходим на финишную
черту! Но внимательно рассмотрев отломок старой проволоки, я не на шутку
пригорюнилась. Ведь у меня в руках была лишь её половина. Предположительно, она
переломилась пополам в области внутрикостного канала, и теперь придётся искать
оставшуюся часть.
― Шило! ― потребовала я.
И начала осторожно выковыривать остаток проволоки из костных наростов. На
переносице от напряжения выступила большая капля пота.
Ещё минута и обнаруживаю искомое! Иглодержателем подцепляю свою находку, резкий
рывок! Но концы зажима вдруг соскальзывают и, самое ужасное, что при этом
разбрызгивается кровь из раны прямо мне в лицо.
― Ну, артрит тебе в колено! ― выругалась я от бессилия.
Все замерли. Жизни пациента по-прежнему ничего не угрожает, а вот моей... совсем
не факт! Стоит малюсенькой капельке очутиться у меня на слизистой глаз, и привет
пожизненное лечение у инфекционистов. Но об этом потом. Вот выйду наконец отсюда
и тогда вдоволь поужасаюсь. А теперь надо продолжать.
Щипцами подцепила оголившийся конец проволоки и рывком подтянула к себе,
высвобождая её из многолетнего костного плена. Вот она! С неподдельной яростью
швыряю её в таз, но промахиваюсь, и она прицепляется к моим бахилам.
― Гр-рр-рр!!! ― зарычала я, остервенело дёргая ногой, искренне уверовав в то,
что чёрная пятница всё же существует!
Устало стучу по клавишам клавиатуры старого компьютера в ординаторской, как за
спиной раздаётся разъяренный бас куратора:
― Акберова, какого лешего ты согласилась подменить Хафиза?!
― Да как-то неудобно было, люди готовились, анестезию вон подготовили, ―
принялась я мямлить.
― Чудо ты из кунсткамеры, а не интерн! Да какое, к чертям, удобство! ―
самозабвенно продолжал линчевать меня мой наставник. ― Думай прежде, ради чего
ты рискуешь своей единственной ещё не прожитой жизнью! Вот об этом надо
беспокоиться, а не о сомнительном удобстве окружающих!
К счастью, от дальнейшей гневной тирады меня спас телефонный звонок, вызвавший
куратора на очередной консилиум.
От незаслуженной обиды на глаза набежали предательские слёзы. Куда бы
спрятаться, чтоб вдоволь себя поругать и всласть пожалеть? А ещё лучше ―
провалиться сквозь землю!
И ничего лучшего не придумала, как малодушно забиться под лестницу на первом
этаже. Спиной подпирая пыльную дверь, ведущую в подвал, и присев на корточки,
вполне серьёзно собиралась приступить к почти интимному процессу самобичевания,
как над головой раздались чьи-то шаги и громкие голоса:
― Лучше нарушить все заповеди Корана с первой и до последней, чем прикрывать
свою трусливую шкуру, рискуя жизнью женщины!
Судя по горячности слов и пикантному акценту, голос принадлежал Махмуду.
― Так ты их и так почти все нарушил, поддаваясь соблазнам неверных! ― в ответ
прошипел Хафизулла.
Далее прозвучал поток непереводимых арабских фраз, впрочем, их излишний
эмоциональный накал наводил на смутные подозрения об их нецензурности. Затем
последовала пара хлёстких ударов.
― Э, ребята! Хорош! Мы же договаривались ― без рукоприкладства! Давайте спокойно
перекурим и обсудим, вот здесь... ― голос Кости приближался. И о, ужас! Он в
кромешной темноте столкнулся со мной нос к носу.
― Э-э-э... Всем привет! ― выдавила я из себя и быстренько прошмыгнула мимо
опешивших коллег. Уже поднявшись на один лестничный пролёт, обернулась. Глаза
ребят настороженно следили за каждым моим движением. Поймав хмурый взгляд
Хафизуллы, не удержалась от колкости:
― А знаешь что, Хафиз? Мутацию тебе в Y-хромосому !
И пошла как ни в чём ни бывало своей дорогой. Через долю секунды, когда до
тугодумных носителей Y-хромосом дошёл смысл сказанного, до меня донёсся дружный
хохот.
Послесловие
Хафизулла уже через месяц отбыл обратно на Родину, где работает в частной
клинике и зарабатывает больше наших коллег раз в десять. Но я ему не завидую,
ибо бедность духа невозможно компенсировать деньгами.
На днях Махмуд, с присущим ему чувством юмора, рассказал, что у Хафизуллы уже
четверо отпрысков, но все женского пола, и бедняга теперь всерьёз полагает,
будто я своим шутливым проклятьем заблокировала ему Y-хромосому! Ну нельзя же
быть настолько суеверным!
