Большая растрепанная, будто Горгона, женщина в белом халате, стояла на входе в
палату и сверкала глазами. Женщину звали Вера Григорьевна, и, судя по всему,
обличена она была некой властью, или, по меньшей мере, авторитетом. Сзади
авторитет гарантировали два помощника крепкой комплекции и суровой внешности. В
сжатом кулаке левой руки сверкательница держала россыпь мелких шпилек,
предназначенных для создания прически. И чего-то в этой россыпи не хватало. То
ли самой примечательной, то ли нужного количества. И это вызывало гнев.
Создавалась разность потенциалов, сопровождаемая оптико-искровым эффектом.
Эффект был очевиден, хотя и незаметен для посторонних. Возмущение буквально
обуяло Веру Григорьевну, но театральную паузу она явно передерживала.
Тихой охотничьей походкой подошел еще один фигурант - молодой, слегка бородатый,
человек, собирающий в диспансере материалы для диссертации. Редкая эфиопская
фамилия Сергеев и мятый костюм под нестерильным халатом дополняли образ
соратника старшей медсестры. К слову сказать, некоторые меняли в прилагательном
местами согласные, и характеристика должности становилась точнее.
Сергеев, будто разминая толстенную гофрированную шею, отрицательно покачал
головой.
- Нет. Там тоже нет. И ни в какую щель завалиться она не могла. Ее кто-то взял.
- Та-ак! Кто спер шпильку?! Я русским языком спрашиваю, кто взял мою шпильку со
стола?!
Пациенты молчали. Кто- то даже испугался и залез под одеяло.
Диалог не клеился. Диссертант Сергеев скромно приблизился к изобличительной
стороне полемики и что-то шепнул ей на ухо. Ухо отдернулось.
- А чихать я хотела!- громко сказала «страшная медсестра»,- У меня своя
методика! А если кому-нибудь глаз выткнут, какой методист будет отвечать?
Вера Григорьевна повернула весь свой корпус, похожий на танк-самоходку в сторону
худенького Пташкина и зашипела, как проткнутое колесо:
- Мне ш-што, ш-шмон ус-страивать!? Подуш-шки перетряхивать? Или кто- нибудь сам
отдаст?
Один из санитаров опознавательно хмыкнул и кивнул. Кажется, кандидат в
похитители был определен.
Пташкин, сбрендивший фантаст заморенно-болезненного вида с тонкими гладкими,
будто приклеенными, волосами, смотрел жалобно в сторону. Затем смотрел в стену
напротив. И наконец, к моменту факта свершения речи, в пол. Покусывал нижнюю
губу. Переминался с ноги на ногу. И словно пробовал говорить. Хотел. Но голос не
слушался под напором смысла произносимого. Наконец, он кашлянул, окончательно
потупился и прошелестел:
- Я и фсял то на фремя, аппарат почистить,- он разжал ладонь на которой
находилось искомое.
- Аппара-ат!?- взвилась Вера Григорьевна,- Какой еще аппарат!?
- Доильный. Для дойки коров,-больной, словно конь, переступил с ноги на ногу,-
Дояр я теперь…. Коровки тут у вас в диспансере появились. Особенные, между
прочим, инопланетные наверное. А доить надо, да некому. И молочко-то у них
особенное. Ромашками пахнет.
- Ага,- сказала Вера Григорьевна,- Ромашками. Значит, шпилька понадобилась,
чтобы доильный аппарат прочистить. Ну, засорилось что-то.
- Патрубок.
- А порода, позвольте узнать? У животинок ваших?
- Обычная. Черно- пестрая.
- А где то, чем ты доить-то собираешься, мил человек? Что прочищать надо? Что за
аппарат-то?
- Как что за аппарат?- удивился пациент,- Вот же!- он указал на низкий
облупленный столик. Столик, естественно, был пуст. – Я уже, собственно,
прочистил. А называется прибор «Зорька-2». Уменьшенное вакуумметрическое
давление в доильных стаканах. Специальная резина….
- Ага,- сказала Вера Григорьевна,- Аппарат в наличии. Это ясно. Это слепому
видно. А ну, отдай шпильку негодяй…,- она демонстративно вставила ее наугад в
копну волос,- А вот само- то стадо…где? Ну, коровки…?
- Ой,- сделал мину Пташкин,- А вы будто не видите?
- Нет,- огляделась по сторонам «страшная медсестра»,- не вижу. А вы видите? В
палате только люди. Кого вы собираетесь доить?
Пташкин кажется даже обиделся. Опустил голову.
- Ну-ну…,- поджала губы Вера Григорьевна,- не надо…. Ладно. Но чтобы без моего
разрешения….шпильки…и коров этих невидимых….
- Вы притворяетесь? Естественно, в палате с решетками нет коров. Где их держать-
на кроватях?
- Вот и я спрашиваю…. И ребята тоже….- она оглянулась на санитаров. Подмигнула
диссертанту Сергееву,- Где коровки-то? Куда свои доильные стаканы прилаживать
станете?
- Мне еще удлинитель нужен. И…и чтоб привязать. И…теплой воды, чтоб вымя обмыть.
Сосед дояра худой, как жердь и желтый, как одуванчик, привстал с кровати.
Подошел к зарешеченному проему.
- Пустили б вы его. Не буйный же. Там. Там его коровы,- Он указал на газончик-
лужайку возле шестого корпуса. Ну побродит. Позвякает ведрами. Вернется.
Дойка-то не больше часа займет. Стадо-то небольшое. Пять пеструшек.
- И бык Тимофей,- с неожиданным металлом в голосе подтвердил Пташкин.
- А и то,- робко вклинилась в разговор баба Роза- сиделка третьего отделения,-
пустили б его- пусть погуляет. Все ж на виду. Куда он денется? А я приглядывать
буду.
- Вы ,вон, за Чипышковым приглядывайте, баб Роза,- не оборачиваясь, парировала
Вера Григорьевна,- как он себе зубы-то об дужку кровати раскрошил?
- Не доглядела, твоя правда Вер Григорьна. Не уследила. Потому и фиксирован он,
сама видишь.
- Вижу-вижу,- старшая медсестра подошла к фантасту,- Послушайте, писатель, если
на лужайке кто-то пасется. Ну, стадо. То и следы, я извиняюсь, от этого стада
там должны оставаться. А ничего нет. Ни, простите, помета, ни, извиняюсь….
- А если лепехи у них тоже прозрачные. Ну, невидимые,- подал голос в защиту
зафиксированный Чипышков, - Этого вы не допускаете?
«Страшная медсестра» пожала плечами.
-Тимофей, говоришь…. А других? Других как звать? Ты их хоть различаешь?
- Да вы сами- сами посмотрите! Пташкин даже забрался на подоконник. Вон та- это
Зойка. Характер-боже упаси. Лягнуть может, когда не в духе. Поменьше.
Молоденькая еще, ну слева от нее- Пеструха. У нее еще пятно белое на лбу. Вот
повернется…видите? Видите?
- Да,- Вера Григорьевна помассировала веки и сделала вид, что наблюдает лужайку
у шестого корпуса,- Действительно. Пятнышко. Интересный случай.
Улыбнулся и диссертант Сергеев. Застегнул халат.
- Да. Случай непростой. Я обязательно упомяну в своей работе….
- Дальше- Муха. Вон- вон косится. Видите? Рядом с ней Ласка. Ласковая значит.
Потом вообще отдельно от других пасется- это Габи. Такая фря!- Пташкин встал на
колени. Я ей колокольчик привязал. Я бы всем привязал. Да у меня один был. Эта,
ведь, если не поглядывать уйти может.
- Куда?- настороженно спросил желтоликий сосед.
- А куда-куда? Я по чем знаю? Уходят они куда-то. К себе. На Луну возможно. Или
на планету какую. А может в параллельное измерение…. Я знаю, вы все считаете
меня сумасшедшим. Но они существуют, и я вынужден с этим считаться. Сумасшедшие
необязательно….
- Ну предположим, не все…,- бесцеремонно перебил зафиксированный Чипышков
- Ну предположим, что не считаем,- продолжила Вера Григорьевна.
- Пустите его,- неожиданно вступилась баба Роза
- Да-а. пусти-ите…- донеслось с разных углов палаты. Мы за него руча-аемся. Не
убежи-ит. Коров же дои-ить надо. Если не доить- им бо-ольно.
- Ну хорошо,- неожиданно легко сдалась Вера Григорьевна, только я лично буду
следить за процессом дойки. Итак, Пташкин, что вам надо?
- Ну,- дояр загнул первый палец,- Еще одно ведро. Кстати, может даже и не одно.
Воронку. Марлю. Теплую воду. Чистую тряпку. Удлиннитель….
- Ну ладно-ладно,- махнула рукой Вера Григорьевна,- а то ты и доильный аппарат…
- Аппарат есть!- воскликнул Пташкин,- Я ж говорил!
***
Молоко оказалось молочным. Даже излишне желтоватым. Знаете, с таким оттенком,
как будто вкуснее, чем ожидаешь. И действительно, пахло ромашкой.
- Пейте-пейте,- кивнул Пташкин,- И это…приборчик бы вымыть….
«Страшная медсестра» недоверчиво понюхала белую жидкость в металлической кружке
с коварной надписью «С новым счастьем!».
- Мой…. Где умывальник- знаешь. Стой!- она остановила уходящего доильщика,
недоверчиво обошла его кругом, будто видела в первый раз,- Ты где это взял?
Писатель- фантаст покосился на протянутую емкость и искренне удивился.
- Как где?- молочная суета в палате как-то замерла. На самом деле все, как и
Вера Григорьевна, хотели объяснений. Все надеялись получить традиционное
разочарование объясненного фокуса. И смотрели на фокусника. Но, похоже,
сумасшедший фантаст не сдавался,- Вы ж сами все видели. Я коровок подоил…своих.
Больной, как ребенок, слизнул с верхней губы розовым язычком полукружье- след от
выпитого.
- Вы все еще сомневаетесь?
Вся палата сделала «отомри» и снова сосредоточенно запила. Парное. Обалденно
вкусное.
Баб Роза процеживала второе ведро и разливала продукт по пластиковым
«полторашкам». Фиксированный Чипышков, словно шимпанзе, тянул длинные губы к
поднесенной кружке. Даже диссертант Сергеев, робко касаясь картофельным носом
поверхности, жмурился и цедил вкуснятину. Удивленно отстранял пластмассовую
тарелочку, отгонял мизинцем воображаемую пенку и цедил.
- Ну сознайтесь…не верите. Не ве-ерите,- даже как-то обиженно протянул Пташкин и
понес нечто невидимое, но увесистое в комнату гигиены.
Вера Григорьевна с загадочным напитком в руке медленно прошлась по палате.
Остановилась возле «лежбища» Чипышкова. Сделала гримасу проигрыша и
соответствующей досады.
- Послушайте! Послушайте, а может и в самом…в самом деле они видят то, что не
видим мы,- горячо прошептал зафиксированный и нагло оскалился щербатым ртом,-
Ну, в смысле мы-нормальные люди. Вы меня понимаете….
- Понимаю- понимаю,- успокоила пациента старшая медсестра и вышла на воздух.
Проследовала по бетонному водоотливу вдоль окон, мельком заглянув в ванную
комнату. Под приглядом хмурого санитара, Пташкин старательно отмывал под струей
холодной воды невидимый аппарат «Зорька-2». Вера Григорьевна пересекла газон, и
ступила на бетонную, всю в трещинах, дорожку, которая вела к шестому корпусу
психбольницы. Немного отпила, щурясь и вглядываясь в лужайку впереди. Молоко
скорее напоминало сливки из детства. Жирные, желтоватые, содержательные.
Покрутила кружку в воздухе, заглядывая внутрь. Отпила еще. Уже увереннее и с
наслаждением. Прислушалась. Нелепо выворачивая локоть, сняла белый халат.
Разулась. И пошла вдоль. По травке, слегка наклоняя голову на бок. Ей на минуту
показалось, что где-то рядом позвякивал колокольчик.
