Эта история произошла через несколько лет после окончания войны. Деревню нашу
немцы не жалели – сожгли дотла, оставив лишь церковь. Эта картина жутким
призраком встает у меня перед глазами: черные пустыри, без людей, домов. И лишь
трубы от печей зияют на этом ужасном фоне.
Новая Черма с трудом, но все же мало-помалу восстанавливалась, люди понемногу
стали возвращаться от суровых военных дней к деревенским будням. В деревне
всегда есть, чем себя занять, работы хватит всем с лихвой; и нагруженные сверх
прежнего, жители Чермы входили в привычный для себя ритм жизни.
Я тогда училась в пятом классе, и в отличие от наших внуков, мы проводили свое
время в совсем иных забавах. И была среди них такая, что сейчас заставляет мое
сердце замирать от восторга и страха, от ужаса и какого-то непонятного чувства,
сродному благоговению перед чудом. Мы взрывали бомбы и мины, которых было полно
на поле недалеко от реки. Это сейчас любая найденная бомбы времен Великой
Отечественной – редкость, которую непременно нужно нести в музей для всеобщего
ознакомления. А в те времена, найти снаряд было если не будничным делом, то
вполне обыкновенным.
Но для того, чтобы взорвать бомбу, пролежавшую в земле несколько лет, нужна своя
технология. Впрочем, она довольно незатейлива. Мы клали снаряд на середину поля,
обкладывали поленьями, поджигали и убегали на порядочное расстояние. Когда
металл нагревался до достаточно высокой температуры – бомба взрывалась. Она
исторгала столп огненно-красных искр – это было потрясающее, ни с чем
несравнимое зрелище. Будто вулкан извергался посреди затуманенного поля. Таким
вот образом мы устраивали себе салюты по поводу победы, причем нам было
безразлично, какое число на календаре – каждая мина, взорванная нами, напоминала
о тех временах, когда немцы жили в наших домах, когда они сжигали эти дома, и
когда, наконец, в феврале 44го пришли наши солдаты. Сердце судорожно сжималось
от боли и радости.
Мальчишки, учившиеся со мной в классе, всегда звали на подобные представления
меня и двух моих подруг, как самых веселых и хулиганистых девочек школы. В тот
день, когда Толя, Аркаша и Юра нашли очередной снаряд и пришли за мной, я была
занята работой по дому, поэтому отказала. Это их не очень расстроило, хотя шанс
покрасоваться перед девчонками они упускать не хотели, но главным было, конечно,
устроить «салют». Я была на речке, полоскала белье, когда раздался оглушительных
взрыв, от которого задрожали окна, от которого хотелось заткнуть уши – слишком
многое вспоминалось при его звуках. Я в душе пожалела, что не увидела того
прекрасного зрелища, которое сопровождалось этим взрывом.
Но вдруг я увидела фигуру, стремглав несущуюся через все поле ко мне. Это был
Толя. Взглянув на его лицо, я отпрянула: оно было красно-черным, кожа кусками
свисала со щек и носа, глаза были наполнены слезами. Одежда его была местами
разорванная, местами обугленная.
- Н..Н..Наташа! – Только и смог выдавить он из себя.
- Толя! Что произошло? – На меня начинал находить приступ паники, потому что я
понимала, что вид моего друга был не последним потрясением этого дня.
- Аркашку убило! – Прошептал он и сел на землю, уткнувшись лицом в колени.
Я посмотрела в сторону поля, но не могла вымолвить ни единого слова. Грудь
сжало, стало трудно дышать. На минуту я закрыла глаза, а затем резко бросилась к
полю. Мне казалось, что бежала я несколько часов, хотя дорога была короткой.
Когда я прибежала на место трагедии, там уже собралась целая толпа жителей
деревни. Я протиснулась сквозь нее и перед моими глазами предстала картина,
которая и сейчас заставляет меня зажмуриться, когда я вспоминаю о ней.
В кострище лежали осколки разорванного снаряда, в метре от них – черное тело с
размозженной головой. Я подошла поближе, но приступ тошноты, вызванный этим
ужасным зрелищем и запахом, не дал мне ступить ни шагу вперед. Я смотрела широко
распахнутыми глазами на то, что еще пару минут назад было Аркашкиным телом,
слезы катились из моих глаз ручьем, но я даже не чувствовала их. Юра стоял
неподалеку, заикаясь и показывая пальцем на снаряд, все время повторяя: «Это он!
Это он!» Через десять минут вернулся Толя, с распухшими глазами, в которых
читалось отчаяние. К нему тут же подбежала его мать и крепко стиснула его в
объятьях, но он вырвался и подошел к телу друга. Он обнял его, не побоявшись и
не побрезговав, и стал громко рыдать. Никто не осмелился разнять их, деревенские
решили оставить их, помощи не смог бы принять никто из участников этих событий.
Лишь мать Толи подошла к сыну, что-то прошептала ему на ухо, поцеловала в лоб и
отошла, уведя с собой Юру, который все еще заикался, и, казалось, не отдавал
отчета в своих действиях.
Толя оставался все в той же позе, когда я уходила. Его отрешенный взгляд,
направленный в никуда, пугал меня, но я понимала, что и я помочь не смогу. Они
просидели так до рассвета. Потом, Толя вернулся домой и еще долгое время ни с
кем не разговаривал. Родители Юры увезли его из Чермы в Гдов, чтобы показать его
городскому врачу. Они так и не вернулись оттуда, больше о Юре я никогда не
слышала. Как говорили в деревне, его положили в психиатрическую больницу, где он
через несколько лет и скончался.
Толя никогда не говорил об этом случае. Но как-то раз, уже спустя пару лет, мы
сидели на берегу реки и вспоминали наши прошлые забавы. И речь зашла об Аркаше.
Толя сражу же переменился в лице и глубоко вздохнул.
- Толь, что же произошло тогда? – Спросила я как можно мягче.
- Это сложно, - сказал он – и больно.
Я посмотрела ему в глаза, и он решил, что может излить свою душу мне.
- Мы как обычно положили дров и всяких деревяшек на бомбу, но она никак не
хотела взрываться. Обычно это происходит через пару минут. Но мы сидели, ждали
вот уже минут десять, ничего не происходило, лишь костер начинал затухать. И тут
я подумал, что видимо, бомба лежит так, что взрывной элемент не может нагреться.
Значит, решили мы, ее надо передвинуть или повернуть.
Толя остановился и посмотрел в сторону озера, которое, впрочем, даже не
виднелось отсюда. Глаза его начали наполняться слезами, каждое следующее слово
давалось ему с трудом.
- Я предложил Аркашке сбегать, как самому молодому туда, к костру, и поглядеть,
что происходит. Он подбежал к бомбе и повернул ее большой палкой. Он почему-то
замешкался, я окликнул его, сказал, что надо бежать обратно, но только он
обернулся, как раздался этот ужасный взрыв, Аркашка упал прямо в костер… Я
бросился бежать через все поле. Оттащил его тело подальше от огня, но было… было
уже поздно. Бомба разворотила его голову, тело уже обгорело. Видимо, он повернул
снаряд так, что тот направил прямо на самого себя, но Аркаша этого не заметил…
Толя снова вздохнул и едва слышно прошептал:
- Это из-за меня…
Я не знала, что сказать, как его успокоить, да и есть ли такие слова, которые
могут подойти в таких случаях. Я прижала его к груди что есть силы и сказала
лишь одно слово: «Нет». Он отодвинул меня и пристально посмотрел мне в глаза, с
благодарностью и невыразимой болью.
***
На том поле потом еще находили снаряды, но это были уже не мы. Бомба, убившая
Аркашу, была последней, которую мы взорвали. Спустя много лет это поле стало
местом паломничества грибников, туда и сейчас часто ходят любители тихой охоты.
Но для нас эта прекрасная зеленая поляна никогда не станет тем местом, где бы
наши сердца бились спокойно, каждый их стук отдается в голове как тот ужасный
взрыв.
