Этот сентябрьский день был особенным. Я чувствовал это. Ему предшествовала
прохлада и дождь, но именно сегодня, стоило только стрелкам на моих часах на
письменном столе дойти до полпятого утра, в окне, уже немного синевшем, я увидел
не унылую темную даль, не однотонное бело-серое небо, нет. Я увидел полоску
солнечного света, что протянулась в горизонт за одним пятиэтажным домом и
обрывалась за другим. Два этих дома, - будь они не ладны! - своими коричневыми
крышами закрывали мне вид на вставшее светило, но я был доволен и тем немногим,
что видел, и я вышел из-за стола, осторожно, чтобы не разбудить домочадцев,
отодвинул шторы и встал на подоконник, подставив лицо потеплевшему воздуху.
Форточка была открыта, но лишь чуть-чуть, - прихваченные резинкой для волос
створки в легком ветерке слабо двигались, и мелодично поскрипывали.
Было уже около пяти утра, и почти совсем светло, когда я все же лег в кровать,
хоть мне и хотелось увидеть этот рассвет полностью. Этот рассвет бабьего лета,
которое могло быть однодневным. Я рассуждал так: чем раньше лягу спать, тем
больше смогу наслаждаться завтрашним светлым днем. Не хотелось просыпаться уже
под вечер, и пытаться собрать и почувствовать только остатки того, что днем
можно было и не трудиться собирать и чувствовать.
Я плохо спал этим утром, но не чувствовал себя не выспавшимся. Мне казалось, что
я ощущал в своем некрепком, «поверхностном» сне как лучи солнца, гуляя по моей
спальне, будто случайно забредали на мою кровать. А если бы я спал крепко, как
сплю обычно, то щекотания этих самых лучей я бы просто не почувствовал. И тогда
я задумался над тем, сколько было подобных вещей, заметив которые можно было
ощутить себя счастливым хотя бы на долю секунды, или просто улыбнуться? Сколько
их было в моей жизни, и сколько их я упустил? Очень много. А потому этот день и
казался мне настолько важным – с самого начала я будто стремился наверстать все
упущенное.
Я проснулся почти в полдень, и тут же до меня откуда-то сбоку донеслась
приглушенная музыка, а может быть, именно эта музыка и встряхнула с меня остатки
сна? Прислушавшись, я понял, что это была Нэнси Уилсон со своей «Elevator beat».
Дома было пусто, и сидеть в пустом доме не хотелось. Тянуло на улицу, к
покрывающимся пылью асфальтовым тротуарам, к уже нагревающимся козырькам
киосков.… Тянуло на улицу, и я не раздумывая оделся, и вышел во двор.
Так случилось, что первой, кто попался мне на глаза в нашем дворе, оказалась
девчонка лет семи-восьми с синим ранцем за узенькими плечами. Она медленно шла
по грунтовке палисадника давней тропой к отворенной школьной калитке, и звенела
большой связкой ключей, время от времени попадавшей на солнечный прицел, и
дававшей яркий отблеск. Она то сжимала эту связку в кулачок, то разжимала, и
казалось, ключи вот-вот выпадут на землю. За калиткой она, вдруг подпрыгнув,
остановилась, выкрикнула «йеху», что мгновенно разнеслось по округе, подбросила
ключи в воздух, и ловко поймала их одной рукой почти не сходя с места.
Она уже почти исчезла из вида – ее головку совсем скрыл от меня росший у калитки
куст, как в моем поле зрения появился еще один человек. Он быстрыми шагами шел
по той же самой тропинке к той же самой калитке. У калитки он что-то крикнул,
кто-то что-то крикнул ему в ответ уже знакомым мне детским голосом, и человек
пошел обратно с той самой связкой ключей, что была у девчонки. Доча наверняка не
нарочно унесла с собой папины ключи в школу.
Я шел по двору теребя в руке свою связку ключей, которая оказалась гораздо
меньше ее…
Вдали двора темнела чья-то фигура, которая с каждым моим шагом становилась все
отчетливей. Я дошел до угла дома и понял, что это девушка. И в первую же секунду
моего открытия она показалась мне самым красивым и милым созданием на земле,
хоть я и не рассмотрел ее подробно и не сказал ей ни слова. Так иногда бывает,
что всего одного быстрого взгляда на человека достаточно, чтобы понять, что
поиск общего языка с ним не займет много времени. Контакт наладится почти сразу,
стоит только сказать первые пару слов.
Мне захотелось сохранить эти ощущения, как бы сфотографировать эту встречу, эту
сцену, в которой я медленно иду к ней, а она стоит с опущенной вниз головой, и
меня пока не видит. Моя голова направлена вперед, к ней, рот немного приоткрыт,
глаза сощурены, челка развевается по ветру; левая нога зависла в воздухе в
широком шаге, руки строго в карманах легкого демисезонного пальто…
Она стояла у стены дома почти прислонившись к ней, и часто и сильно затягивалась
сигаретой, как делают люди, которые давно не курили, и, наконец, смогли закурить
– я увидел это в последний момент. Я машинально сжал в кармане джинсов
сигаретную пачку думая закурить, но почему-то не стал этого делать и тут
откуда-то сверху прямо к рукам этой девушки упал серый голубь. Она вскрикнула,
выронила сигарету, а голубь в страхе захлопал крыльями по ее куртке, упал на
асфальт, и молниеносно снова поднялся ввысь, оставив после себя немного серого
пуха.
Я прошел мимо этой девушки, и мы обменялись взглядами: она - испуганным, а я
наверняка удивленным.
Дойдя до освещенного ярким солнцем угла дома я в нерешительности (будто это был
вопрос жизни и смерти) остановился на сыром асфальтовом островке вдруг осознав,
что стоит мне только повернуть, как я войду из тени в свет. Все еще раздумывая,
я сделал шаг вперед, вошел в горячий и слепящий свет, и будто растворился в нем
без остатка, будто сам стал этим светом, переродился. Впору было расправлять
легкие крылья за спиной, разбегаться, и, перед самыми проносящимися по
автостраде машинами, к испугу водителей взмывать в воздух, и кружить в нем
подобно тому самому голубю. Кружить в нем под Нэнси Уилсон и ее «Elevator beat»…
Я не устанавливал себе точного городского маршрута, когда выходил к проезжей
части - я вышел на тротуар у своего дома, и просто побрел к началу улицы,
надеясь встретить как можно больше людей. Я брел, и передо мной вдруг
становилось непонятное черное пятно, будто я медленно закрыл глаза, забыл об
этом и продолжал идти, или на землю неожиданно пришла непроглядная ночь. Но вот
перед глазами встают кроны деревьев, уже чуть позолоченные и шумящие от ветра
уже как-то по-особому, устало. Брызги воды… да, фонтан! Это фонтан в сквере в
том месте, где раньше был пруд, и где я когда-то кормил уток, а они частенько
щипали меня за пальцы. Пруда давно нет, и уток, конечно тоже, но появился этот
круглый с каменными чашами фонтан, бьющий вверх одновременно с большой силой и
большим изяществом. Вот и никогда не высыхающие здесь летом скользкие гранитные
плиты, и мелкие монеты на дне фонтана, и одинокий кленовый лист, плавающий на
поверхности воды.
…-Сколько наберем, интересно? – К фонтану подбежали двое мальчишек и
остановились у парапета. Один из них перегнулся через него и потянулся к
деньгам, но не достал.
-Помоги. – Выдохнул он второму, а тот, в стеснении озираясь по сторонам, встал к
нему спиной и что-то тихо сказал.
И мне тут же вспомнились те беззаботные, а потому счастливые времена детства, и
в памяти всплыли совсем уж похороненные в ней обрывки воспоминаний. Оказывается,
если попытаться, то я смогу вспомнить очень многое из того, что я видел, слышал,
и, самое главное, чувствовал тогда. Вот и я также как этот парень стеснялся
брать те деньги когда-то…
Я слишком отвлекся на свои мысли, а когда вернулся в этот день, то вместо
мальчишек увидел старика в зеленой, изъеденной молью шляпе с дергающейся левой
щекой. Он подошел к фонтану, вскинул руку вверх, и на ней, у большого пальца, я
увидел маленькую синюю армейскую татуировку.
Я смотрел на этого человека, и не мог даже представить себе, что он когда-то
служил в армии и был молод как я.… Казалось, он всегда был таким как сейчас.
Он потянулся к внутреннему карману плаща, и достал оттуда что-то маленькое и
белое. Я сделал пару шагов к нему и понял, что он держит в руках кораблик из
газетной бумаги. Он медленно подошел к самому краю парапета и осторожно поставил
кораблик на воду. Кораблик медленно поплыл, но не туда, где водная гладь была
спокойна, а туда, где брызги воды нещадно обстреливали ее из водно-воздушных
пулеметов.
Несколько секунд свободного плавания кораблика, и брызги, ударив по мачтам,
разбили их в щепки, в корпусе образовалась пробоина, и кораблик был потоплен.
Человек в шляпе рассмеялся так, будто и хотел, чтобы кораблик погиб, и с его
лица слетела грустная печать. Он отошел от фонтана, и через секунду слился с
потоком спешащих по своим делам людей, его для меня не стало.
Еще немного постояв здесь, я последовал его примеру, и ноги сами понесли меня в
северную часть города, к одному местечку на окраине, которое круто обрывалось
прямо в реку, и было испещрено множеством маленьких тропок.
Я выбрал для себя самое дальнее и уединенное ее место, где среди елей нет-нет да
и попадаются открытые солнцу и всем ветрам ровные поляны. Где приставучие
муравьи лезут под одежду. Где пчелы жужжат над ухом, и норовят забраться в него.
Где если лечь на землю, можно свесить ноги в обрыв, и хотя бы попытаться
представить себе ощущения, возникающие в падении с большой высоты в воду. Где
небо как на ладони, и хочется кричать от пронзающего тебя страха и одновременно
радости от того, что именно таким, каким ты его видишь сейчас, оно было всегда
от самого сотворения мира. Примерно таким же был воздух, земля и вода, а мы,
люди, приходим сюда лишь только на время и быстро уходим. Мы чужие здесь, и то,
что природа хотя бы на такое короткое время как сегодня позволила подойти к себе
так близко, насладиться собой и зарядиться от себя энергией – ее самая большая
милость.
Я лег на траву и крепко задумался. Природа… Сегодняшнее бабье лето… Оно ведь
принесло мне редко гостящее у меня ощущение жгучего счастья, как будто оно
зависит именно от погоды. Тогда может быть это не счастье, а просто радость
жизни? А может счастье – это и есть радость жизни? Удовольствие от каждого
прожитого дня? Кто знает. Кто знает…
Помнится, кто-то говорил, что счастье – это когда тебе так хорошо, что хочется
умереть. Вот и у меня сейчас было такое же чувство. Казалось, это чувство
одновременно было и очень сильно, и настолько хрупко, что его был способен
сломать даже некстати подувший ветер, некстати родившийся шум. Захотелось
заслонить собой это свое счастье, защитить его от ветров, вьюг и холода как
слабого и беззащитного серого голубя, непонятно как упавшего на тебя. Только бы
не было ветра…
Я глубоко вдохнул, сжался в комок, и закрыл рукой глаза от солнечного света -
где-то неподалеку от меня послышались громкие возбужденные голоса….
