Луч солнца, отраженный блестящей бронзовой накидкой, поиграл по безжизненному
дряблому лицу и остановился на впалой переносице, чуть касаясь дрожащего
нервного века.
Старая амазонка открыла глаза. Ее взгляд, рассеянный и отвлеченный, скользнул по
безликому племенному стану. Суетливые женщины, занятые разного рода делами,
вызывали тоску и раздражение.
Чуть в стороне несколько молодых амазонок отдыхали в тени высоких сосен,
вальяжно развалившись на траве. Своими грубыми голосами они откровенно
подтрунивали над женщинами. Не утихал сотрясающий тишину смех.
Старуха с укором посмотрела на их бесчувственные, но еще юные лица. Она хорошо
знала цену этим бесчеловечным чертам, за которыми скрывался безжалостный и
беспощадный к врагам характер.
Знала она, как, в каких муках взращивалась ненависть к мужчинам, тормозилась, а
затем уничтожалась природная тяга к противоположному полу. Старуха перевернулась
на другой бок, уткнувшись лицом в прогнившую стену старого сруба.
Сама она не всегда была такой. Не смогла сразу стать полноценной амазонкой.
Запах плесени усилил воспоминания. Глаза непроизвольно закрылись, а под ними в
ярчайших подробностях стали появляться картинки ее дерзкой и безрассудной
молодости.
Угасающая память таинственным образом открывала события того времени, когда она
была в рассвете своих сил и красоты. Старуха открыла рот, чтобы вдохнуть
побольше воздуха. Старое сердце словно помолодело и стало биться быстрее, а на
пятнистых темных щеках появилось блеклое подобие прежнего румянца.
Сейчас сознание запестрило событиями, связанными с первым настоящим амазонским
походом в дальнюю деревню. А ее собственное имя Ветта так зазвенело в голове,
что стало отдаваться стуком в висках.
Старшая амазонка Фекла была в глазах своих молодых соплеменниц почти царицей.
Она жалела и иногда прощала своих ненаглядных амазоночек, но была с ними тверда,
когда это касалось исполнения основных правил в племени.
Для многих амазонок труднее всего было соблюдение верховного правила, которое
состояло в том, что нужно было лелеять и усиливать свое пренебрежение и
ненависть к мужчинам.
В значительной степени это достигалось благодаря свойствам больших травяных
листьев, которые замачивались в глиняных сосудах. Молодые амазонки пили этот
настой под надзором старших и теряли интерес к мужчинам.
Еще будучи девочкой-подростком, Ветта с сочувствием замечала, как меняются ее
старшие подруги после употребления зелья. Некогда веселые, озорные, вздорные
хохотушки превращались в замкнутых, злых и неприступных особ.
Они сразу же переставали нравиться Ветте. Она их просто ненавидела и с ужасом
думала о том, что ей самой скоро придется стать такой же. Иначе ее ждет судьба
страшная и презренная.
Девушек, которые не хотели или не могли стать амазонками, переводили в число
неполноценных. У настоящих амазонок они вызывали не только неуважение, но и
брезгливое отвращение.
Как убого они выглядели в сравнении с лихими отчаянными всадницами на роскошных
лошадях, в блестящих защитных накидках и золотых украшениях.
Когда Ветта впервые попробовала это отвратительное на вкус и запах зелье, ее
стошнило. Она со страхом посмотрела на свою старшую надзирательницу Лернею,
боясь, что та сразу же отправит ее к неполноценным.
Постепенно Ветта научилась вести себя так, как от нее требовали старшие. Она
успешно убеждала себя в том, что ненавидит весь мужской род. Даже выпиваемое
регулярно зелье держалось в ней некоторое время, пока, не в силах больше
терпеть, она не уединялась и не извергала из себя эту мерзкую, противную
жидкость.
Огромным усилием воли сумела спрятать, загнать на задворки сознания свою не
желающую уходить женственность. И только по ночам, когда она лежала с открытыми
глазами, ее растоптанная, загнанная в угол нежность выходила в виде огромных
слез. Если бы она могла увидеть себя ночью, ее взору предстало бы мягкое,
женственное лицо со щеками, покрытыми ярким румянцем.
Возможно, Лернея уже тогда предполагала эту неискренность Ветты, этот ее обман.
Но то, что она выделывала, сидя верхом на лошади, прощало ей многое.
Ветта словно прирастала к животному. Могла на полном скаку стрелять из лука и
часто попадала в цель. Даже видавшие всякое амазонки порой удивлялись ее
необычным умениям. Вот только сможет ли она пустить стрелу в человека?
Старуха закряхтела своим беззубым ртом от сопереживания своим же воспоминаниям.
Её самый первый поход. Не останавливаясь, всадницы скакали целый день. Все
ближние деревни были брошены, люди ушли из них подальше от моря и диких набегов
амазонок.
Только ближе к концу дня, наконец, показалась вдали деревня с признаками
человеческого проживания в ней. Это даже была не деревня, а так, несколько
глиняных домов, с простыми крышами из высохших веток деревьев.
Амазонки бросились туда подобно тому, как Минотавр бросался на свои жертвы.
Летели стрелы, дротики. По деревне бегали перепуганные люди в надежде спрятаться
где-нибудь. Лернея все время находилась рядом с Веттой.
Своим взглядом она будто подталкивала ее, говорила:
-- Ну давай же, докажи всем, что ты настоящая амазонка.
И вот эта возможность настала. Ветта уже натянула тетиву. Стрела должна была,
звеня, сорваться с лука и попасть точно в мужскую спину. Так оно и сучилось бы,
если бы беглец не обернулся. Ветта, к своему несчастью, увидела лицо этого
юноши.
Молодое, с правильными грубыми чертами. Оно было прекрасным, влекущим к себе и
обещающим обязательную радость. Это была ее самая первая встреча с мужчиной, и
она должна была его убить.
Старуха точно вспомнила то страшное ощущение борьбы в себе. Внутри все
похолодело и покрылось жаром. Деревянными вспотевшими пальцами она отпустила
тетиву, целясь намеренно чуть выше головы. Стрела, изогнувшись, воткнулась в
дерево, едва не прочесав по волосам юноши. В полном испуге тот сел на землю.
Лернея с огромным недоверием, упреком и укоризной посмотрела на Ветту.
Тем временем атака амазонок завершилась. Оставшихся в живых мужчин нужно было
использовать, чтобы они подготовили и доставили в амазонский стан повозки с
продовольствием.
Все, что имелось в домах, было вынесено и сложено в одну большую кучу. Зерно,
готовая мука в мешках, горох, капуста. Это все погрузили на повозки и оставили
до утра.
Четверо мужчин были крепко связаны и брошены на ночь у костра под охрану
амазонок. Женщин амазонки не трогали. Они лишь под страхом смерти запрещали
подходить к мужчинам и требовали соблюдать тишину.
То, что творилось с Веттой той ночью, старуха оценила для себя как внутренний
переполох. Она должна была спать рядом с Лернеей на теплом сене.
Глубоко за полночь, когда Лернея заснула и стала испускать негромкий, но звонкий
храп, истерзанная переживаниями Ветта поднялась и подошла к костру. Сгорая от
стыда, она робко присела рядом с тем кудрявым юношей, которому спасла жизнь.
Он не испугался, не отпрянул, лишь удивленно посмотрел. Долго сидела молча, лишь
иногда восхищенно поглядывая на его волевое мужественное лицо и снова переводя
взгляд на пожирающий дрова огонь.
Мужчины, боясь разбудить спящих амазонок, тихонько переговаривались между собой
на непонятном языке, не обращая на Ветту никакого внимания. Их волновала только
собственная судьба.
Конечно же, они не надеялись на то, что амазонки оставят их живыми. Ветта
прижалась к своему юноше, взяла его за руку, положила голову на большое плечо.
Она говорила ему, что он хороший, красивый, что-то еще.
Старуха напрягла память, вспоминая слова, которые тогда произнесла. Он все равно
ничего не понимал. Амазонки все спали, лишь одна из них проснулась. Увидев Ветту
в таком странном виде, рядом с мужчиной, она испугалась, хотела закричать и
разбудить амазонок.
Но лишь открыла рот. Возможно, в ней тоже появилось какое-то чувство. Ветта
гладила юношу по голове и шептала ему какие-то слова. Ее лицо пылало румянцем,
дыхание было горячим, наполненным непонятным волнением.
Она сняла со своего пояса короткий бронзовый нож и перерезала веревки. Юноша
стал свободен. Легонько подтолкнула его, чтобы он не терял времени. Их глаза,
полные слез, встретились. Он смотрел на нее с теплой благодарностью, она -- с
нежностью и осознанным чувством спасительницы.
Ветта еще долго смотрела туда, куда он ушел, где скрылся, растворился во тьме.
То, что произошло потом, старухе совсем не хотелось вспоминать. Пожалуй, это
были самые горькие моменты ее жизни. Проснувшаяся и озверевшая от ярости Лернея
истязала Ветту хлыстом. Безжалостно била по обнаженной спине. Затем заливала
зелье прямо ей в рот и заставляла глотать. Странно, но теперь оно не казалось ни
горьким, ни противным. Оно было просто никаким. Ветте пришлось выпить его много,
очень много.
На следующий день она тряслась в повозке, мучаясь от нестерпимой боли в избитой
спине, но еще большие страдания происходили с ней внутри.
Внешне это отзывалось тем, что черты лица ее и голос начинали грубеть. Она
боролась, сопротивлялась, но простое человеческое счастье ускользало из ее рук.
Тогда, в повозке, она становилась настоящей амазонкой.
Старуха бережно потрогала свою накидку. Это была та самая, которую ей дали перед
первым походом. Только от времени она потемнела, да и звенела уже не так, как
тогда. Этот холодный металл касался руки того юноши.
Амазонка изо всей силы прижала накидку к своей груди. Сегодня воспоминания
совсем уж не щадили ее. Они стали перемещаться дальше, заглядывая в годы зрелой
амазонской жизни. Тогда у нее была целая гора драгоценностей. Каждый браслет или
ожерелье имели свою историю, свою судьбу.
Когда она надевала их, вновь появлялось некое подобие былой щемящей
женственности. Старуха беспокойно открыла глаза. Ей показалось, что память
слишком увлеклась и стала выдавать ей то, чего не было тогда.
Но старый мозг, еще не до конца утративший способность рассуждать, успокоил ее.
И с новой силой чуть приукрашенная, быть может, жизнь полетела, понеслась в ее
голове. Развевались волосы на ветру, сливаясь с лошадиной гривой. Она что-то
кричала другим, не менее лихим амазонкам, но голос ее сливался с конским топотом
и ржанием…
