Прошлое для него – загадка. Все, что впитала память, стиралось, теперь его мозги
- спирали старого утюга. Есть серое вещество в голове, и будто его нет. Оно ему
даже мешало своим перегревом, головными болями, порой он вообще ничего не
чувствовал, тупо шагая куда-нибудь. Однако бог миловал от транспортных передряг.
Он мечтал о том, чтобы под негустой шевелюрой вырос кристалл чистой воды. О, как
он тогда развернется, какие запишет мысли и формулы о бесконечном многообразии
Великого Пространства. Какие волшебные возможности энергии таились в окружающем
мире! Для него не секрет, как взмыть к другим планетам и Галактикам, как
пользоваться гравитационными коридорами. Другие не имели понятия о «темной
материи» Космоса. Он просчитал ее самые важные параметры. Но тут же забыл. Не
беда, скажи «темная материя», и формулы и логические построения побегут в голове
одна за другой. Он недоумевал, отчего люди не думают о благе земного рода. Цифры
бесконечным пчелиным роем носились под его шевелюрой. Прохожие не догадывались,
что рядом гений. Вид обшарпан. Бич - бывший интеллигентный человек. Мало ли их.
Он думал у края трамвайной платформы: столкнись сейчас с тем спешащим мужчиной,
и тот будет под колесами. Так же и с планетой. Врежется в нее крупный астероид,
комета и тю-тю жизни. Он начинал догадываться, почему земляне не занимаются
такими проблемами. У них там, в высоких кабинетах, тоже порой так ломят виски,
что лишь прыгая и прыгая на месте можно избавиться от боли. Он как-то
представил, как в доме ученых, в некоем забытом им городе вдруг на ученую знать
навалилась ломота в висках и они, разом повыскакивали с кресел и стульев и ну
прыгать на одной ноге. Он прыснул от смеха. Рядом шагавшая женщина недоуменно
посмотрела на него. Она ведь мысленным взором не окинула той картины, что
виделась ему: мозг выдал, как напрягутся сочленения потолка и стен и сооружение
рухнет карточным домиком.
В его жизни нет привязанностей, разве что старый, в глубоких трещинах, как и
душа его, никому не нужный кирпичный сарай. Хозяин его давно помер, бесхозный
сарай, а замок висел. Он как-то слонялся возле ближайших магазинов и заглянул на
асфальтовый пятачок, где среди гор пустых коробок и обнаружил диво. Недели
полторы присматривался, никто сюда ни ногой. Сдернул хилый замочек и поставил
свой - из мусорного бака. Обустроил сарайчик. Вот и однокомнатная, без удобств,
квартирка. Солидный амбарный замок не отпугивал работников прилавка, они
по-прежнему таскали сюда всякий хлам. Кстати, из тех коробок он выуживал и
продукты, и даже промтовары, в том числе разную бижутерию, которую за гроши
брали в соседних частных лавочках. Ему нравилось зимой сквозь дырку в двери,
похожую на пулевую пробоину, смотреть по утрам на маленький асфальтированный
пятачок перед своей кирпичной коробкой. Снежные узоры чертили замысловатые
силуэты земных и неземных женщин, какие-то фантастические картины. Он в
восхищении немел. Потом укладывал в спальный мешок одеяла, подушку, а в коробку
из-под телевизора - брюки, рубахи, полотенца и все такое. Затем по привычке
затыкал дырку картонкой и, стараясь не скрипеть дверью, выскальзывал наружу.
Предстояло добыть пропитание: безропотно пахать в магазинах за кусок колбасы и
булку хлеба, за всякие сухие супчики в пакетиках, за редко перепадавшие ему
овощи и фрукты, которых, впрочем, на свалках - в изобилии. Но он не мог
почему-то копаться там. Не нравились ему весна и осень: грязные лужицы матово
отсвечивали на солнце, пробуждая неясные мысли о чем-то утерянном. Лето
восхищало. Он бежал в любимый скверик, подолгу выстаивал под чудесным клёном. Он
и себя считал клёном, только с облетевшей листвой, и представлялся торговому
люду, бравшему его от случая к случаю подзаработать: «Фамилия Клён. Имя Калён,
отчество Калёнович». Глупым он не выглядел, просто неухоженный стареющий
человек, бомжистый бич. И шутник, видать. Наверное, звать его Николай, а
отчество Николаевич. И в ведомостях писали «Клён Николай Николаевич». Или просто
Н.Н. Клён. Городские бичи кликали его – Калён, или Калёныч. При этом в голове
его крутился немудрящий песенный лад: «Старый калён, старый калён, старый калён
глядит в окно».
Раз в кругу бомжей ему, заговорив зубы, воткнули иглу со смешной дозой наркоты.
Он, прочтя им вдруг лекцию о квантовой механике, начал смешно декламировать:
«Старый калён, старый калён». Так и повелось: Старый Калён, Калёныч. А на клички
не реагировал. В своем пританцовывании и трясучке, а выделывал ногами в
безлюдных местах, забывался. Вспыхивавшие в голове цифры, символы, уравнения,
формулы во что-то сливались. Калён знал – это очень важные формулы, до которых
кроме него не доросли земные мудрецы. О себе полагал: ему просто улыбнулось
счастье познать то, чего не ведают другие. Но Калён забывал, как писать эти
символы и складывать их в строки. Вот бы его голову подключить к большому
компьютеру, который когда-то видел. Он подолгу торчал в скверике с клёном,
откуда напоказ окна огромного белого дома, где, без сомнения, служит ученый люд.
Ошивался на своем присарайчиковом пятачке. Однако всегда находил время
подработать, желудок требовал свое. Его знали магазинные деятели, не отказывали
Калёнычу в пропитании – булка, или батон, пласт колбасы, или сарделька, кусочек
сала, банка просроченной тушенки или гороха. Что еще надо старому одинокому
бомжу.
А попрошайничать Калёныч не умел и не хотел. Стыдно. Лучше спину в дугу в
магазинной подсобке. К бедовой жизни привык, лишь угнетали постирушные дни,
походы в прачечную. Приходилось на время с брезгливостью одевать старьё. Он
начал чаще присматриваться к богатым домам, чтобы выудить из контейнеров добрую
для носки вещь. Мечтал о ботинках. Ему мнилось, если оденется, как надо, то
сразу вернется память, и он вспомнит свой дом. Ведь где-то он жил столько лет!
Но главная забота - поесть, утолить незатухающее чувство голода. Вот сегодня на
вечер - полбуханки ржаного хлеба, банка просроченного зеленого горошка, кусочек
мятого сыра, сунутый в ладонь продавщицей. Благо есть термос, можно баловаться
горячим чаем из кафе, где знаком каждый уголок подсобки. О термосе особый
разговор. Пошел тем летом на посадки собрать яблок и вишню. Глянь, а под деревом
пакет с термосом. С час подождал. Никто не вернулся за вещью. А он что, побежит
по городу искать хозяев? Преодолевая желание скорее приглушить голод, ставший
вечным спутником, медленно жевал куски хлеба, постепенно чувствуя наслаждение.
Теплая кашеобразная масса сладко томила. Старым перочинным ножом вскрыл банку с
горошком. Отхлебнул сок. Нормальный продукт. Десертной ложкой выгреб горошины.
Вкусно. Откусил кусочек сыра и запил чаем. Прелесть. Голова была на диво ясная.
Пробежал пальцами по канцелярскому хламу, выброшенному солидной фирмой. Нащупал
блокнотик. Оживился. Завтра посмотрит, что там еще. Вот и постель: на старом
диване, выкинутом жильцами, валялось прожженное ватное одеяло. Такая же подушка.
Старые вещи, годные ему, зимой для профилактики промораживал. Сам в стылую
непогодь коротал ночь в прихожей у старушки доброхотки, которой полол весной и
летом огород, собирал в ее скромном садочке небогатый урожай, имея с того
скромную добавку к скудному пищевому рациону. Тогда наступали самые счастливые
дни: тело наливалось силой, на мозг ничто не давило. Наступала пора спокойных
раздумий о жизни. В перерыв старушка выносила ему в садик поесть. Читала вслух
Библию. Калён – весь внимание. Слово Господь ассоциировалось с чем-то строгим и
светлым. Он его зауважал. И побаивался, так много ТОТ чинил грешникам всякой
непоблажки. Библия для него - совершенно неизведанный пласт. Глава «Сирах»
вызывала трепет, такие замечательные поучения и наставления. А когда старушка
читала притчи Соломона, то в голове возникало просветление. Словно парил
крохотный мостик между его настоящим и прошлым. Выплывали неясные образы
красивой женщины и ребенка. Но потом опять что-то искрило в голове. «Как странно
устроен человек,- думал Калён,- все на месте - руки, ноги, голова, а мозг где? И
не поменяешь его, как рубаху, носки».
В этом южном городе у него несколько укромных уголков. Сюда не заглядывали даже
собратья по мостовой, несчастные, как он. Только у них, решал Калён, никогда не
наступают минуты просветления, как у него, когда он видит себя в неясном ореоле
домашней обстановки, в заставленном приборами и разными датчиками кабинете, где
все было строго, лишь цветы скрашивали неуют. В том кабинете его однажды вывел
из глубокого раздумья голос:
- Ты замахнулся на невозможное! Земляне сейчас не могут обладать такой мощью!
Калён увидел: вот он поднялся из кресла и пошел навстречу голосу. Вдруг туманный
силуэт что-то замкнул, что ли, потому что вспыхнула молния, она поразила его,
ударила в приборы. Взрывная волна выбросила ученого с третьего этажа прямо на
тучную клумбу с нежными цветами. Он встал и пошел, куда глаза глядят. Они
привели на железнодорожный вокзал. Ученый сел в отходящий поезд, устроился в
купе. Вместо билета протянул пачку денег. Вид у него был помятый, пиджак слегка
порван. Но деньги-то имел. «Что-то не в себе мужик»,- подумала проводница,
однако от навара отказываться ни к чему: повезла его на дальний юг. Было у него
и солидное удостоверение, которое производило на людей в серой форме с погонами
впечатление. Потом оно куда-то исчезло, видно, сперли.
Однажды в южном городе ожидали прибытия важного чина. Улицу за улицей
прочесывали люди в серой форме и в гражданской одежде, с одинаковыми гладко
прилизанными волосами и стриженными затылками. Бомжистый люд перекочевал в
спецприемники. Настала очередь Калёна. Его интуиция сработала безотказно: он
встал на четвереньки и, перебирая руками и ногами, будто собачонка, припустился
наутек. Люди в форме опешили. Ему это и надо: вот Калён у канализационного люка,
вон его в сторону, нырнул в темноту.
- От бомжара!- гоготнули крепкие ребята и, махнув руками, пошли дальше.
Недалеко от люка – укромный уголок Калёна. Здесь и пережидал плохие времена. В
относительно сухой старой канализационной ветке сложил из кирпичей нечто вроде
ложа. Можно потянуться, вздремнуть, переждать даже мороз. Он так поступил и на
сей раз, погрузив свой интеллигентный нос в ворот рубахи. Переждал бы и сейчас.
Подвёл коварный случай. У трудяги химического завода случился аварийный сброс:
унес в канализацию отвратительную жидкость, что при соприкосновении с водой
выделяла смрадные пары. Калёныч поглубже уткнул лицо в ворот рубахи, что-то не
нравилось его хрящеватому носу, зажмурил глаза, быстро уснул: сказался страх
перед облавой, нелепая беготня на четвереньках. Ему привиделся зачахший на ветру
клён, сухие листья на бурой потрескавшейся земле. И его с проседью волосы будто
чахлые кленовые листья. Удушливый воздух медленно полз по кирпичной перемычке,
где лежал спящий человек. Мимо бежал на мягких лапках крысиный народ.
В это время за тысячи километров отсюда в ненастную ночь вскочил с постели
молодой мужчина. Ему приснился стонущий на ветру клён, с того слетали пожухлые
листья. И еще, будто кто-то нашептывал:
- Старый калён, старый калён, старый калён глядит в окно.
Мужчина ошарашенно уставился на письменный стол, где лежали найденные накануне
лекции его отца Николая Николаевича Кленова. Он набрал номер телефона. Трубку
подняли, словно ожидали звонка.
- Мама! Мама! Ты не спишь?
- Нет, сынок, - с неодолимой болью и слезами в голосе был ответ.
- Ты плачешь, мама? Дорогая моя!
- Ничего, спи. Это пройдет, сынок. Отдыхай, а то разбудишь внучку.
Мужчина налил из графина в чашку воды, отпил глоток, посмотрел в окно. Там
сорвалась и падала яркая звёздочка. А в его ушах отчего-то все звучало: « Старый
калён, старый калён, старый калён глядит в окно…»
